Хирург и она; Матрица
Шрифт:
109. Он возьмет свое.
Михаил Иосифович в самом деле выступал по телевидению, и Лихоносов видел это выступление. Начал он его смотреть пьяненький, - весь день отмечал день рождения, - а когда стали говорить о погоде, был уже трезв как финский парламент. Алкоголь особенно сильно распадался в его крови, когда мужественный Михаил Иосифович со слезой в голосе говорил, что не будет платить выкупа во имя всех заложников на Земле.
Погоду он не стал слушать, а пошел к Владимиру Константиновичу. Который день тот говорил ему, что освободить Дашу из лап нефтепромышленника никак не удается
Владимир Константинович пил чай с Алисой.
– Я только что видел выступление Михаила Иосифовича, - сказал Лихоносов, усевшись рядом с ними и налив себе чаю.
– И понял, что Даша у вас. Перед тем как придти сюда, я по телефону сообщил своему другу, где я нахожусь, ну и еще кое-что. Сейчас я хочу, чтобы вы отвели меня к ней.
– И что ты с ней собираешься делать?
– спросила Алиса, давно понявшая, что первый блин ее самостоятельной преступной деятельности вышел комом.
– Возьму кое-что свое, - посмотрел Хирург исподлобья.
– А потом вы ее отпустите, и пусть она делает, все что хочет.
– Нас же посадят...
– жалобно посмотрел Владимир Константинович.
– Нет.
– Я ей скажу, что отправлю вас в Воронеж. Или уже отправил. Ей это понравится.
110. Нет, ноги ты сама сломаешь.
Хирург пришел в половине двенадцатого. Сначала Даша подумала, что он ей снится, но потом стало ясно, что на Морфея никакой надежды нет.
Впрочем, Даша и не боялась. Она была уверена, что Лихоносов после ее освобождения останется с ней жить, и, в конце концов, они по супружески разберутся, какой ей быть - дурнушкой или красавицей, лягушкой или Василисой Прекрасной.
– Ну вот, кисонька, я пришел с тобой простится, - сказал Хирург, раскрывая свой чемоданчик.
– Грустно, конечно, что все так получилось. Ударила ты в грязь лицом. Ведь обещала не обманывать, год обещала любить...
Даша подумала на него броситься, но он вонзил в нее ножевые глаза:
– Ты только не дергайся, а то в наркоз попадешь.
Даша отвернулась. Она бы поговорила с тем Хирургом, с тем, который ее пестовал и любил, а с этим, мстящим и чужим, ей разговаривать не хотелось.
Не хотелось разговаривать еще и потому, что, посмотрев ему в глаза, она поняла, что между ними все кончено.
Все.
Он сейчас нажмет свой выключатель, и Гортензия умрет, и вылезет из-под разбитой машины Дарья Сапрыкина, вылезет и кривоного пойдет по убогой своей жизни...
"Нет, не пойду!
– вдруг ощутив себя всю, злорадно усмехнулась Даша. Не пойду по убогой жизни, не поеду на дачу, не буду воевать из-за нее с участковым, не буду закручивать огурцы и мариновать чеснок.
Не буду.
Да, снаружи меня сделают прежней Дашей, но изнутри я останусь нынешней, и никто меня не переделает. Я уже походила по этой жизни, меня насиловали, я стреляла в живое, и я знаю, что такое лежать под бандитом и убивать. И еще я знаю, что такое спать на золотой кровати и мочиться в золотой унитаз. Да это приятно, приятно и тревожно, тревожно, потому что очень скоро становиться ясно - если постоянно сидеть на золотом унитазе, то он становится зыбучим. Становится зыбучим, втягивает в себя и смывает. И самое главное, что я узнала - это то, что каждый может стать волшебником, таким же, как этот человек, который сейчас заворожено рассматривает скальпели. Каждый человек может стать волшебником, если постарается узнать все о том, что его интересует, если не станет бояться себя, будет доверять себе и разовьет в себе тончайшие чувства, всегда наличествующие в человеке, но обычно забитые самодовольством и радостно воспринятой тупостью поколений. И я не поеду на дачу, не буду сажать обман-цветы, не заведу кошечку или собаку, а стану какой-нибудь волшебницей. Стану и сама себя переделаю.
– А ты что такая квелая?
– спросил Хирург, деловито натягивая перчатки.
– Сломали, что ли, эти сволочи?
– Да нет, просто к операции готовлюсь. Знаешь, я пришла к мысли, что ты прав. Каждый человек должен сам из себя что-то внутреннее сделать. Гортензия - это не моя трагедия. Проведя год в ее шкуре, я бы начала нюхать кокаин и трахаться с неграми в сортирах танцевальных клубов. А потом бы и вовсе перестала куда бы то ни было ходить, и принялась за тяжелые наркотики...
– Не, не трахалась бы, не нюхала и не принялась бы. У Михаила Иосифовича все на этот счет схвачено, но об этот потом. Кстати, ты знаешь я много любопытного о нем узна...
– Ноги будешь ломать?
– перебила его Дарья. Кроме нижних конечностей ее в данный момент мало что интересовало.
– Ноги?
– удивился Лихоносов - Ты что, лапушка, с коня свалилась? Нет, не буду я тебе ног ломать, их ты потом сама себе сломаешь. И зубов не трону, они сами по себе волчьими сделаются.
Даша не задумалась над словами сумасшедшего хирурга, и правильно сделала. Что толку искать смысл в бреде душевнобольного?
– Знаешь, перед тем, как я начну, - продолжил хирург, раскладывая на столе инструменты, мази и порошки в баночках, - я хотел бы, чтобы ты правильно восприняла то, что произойдет. Ты должна твердо уяснить, что я не мщу тебе за измену, а выполняю наше с тобой соглашение. Твое нынешнее лицо мое по праву, и я его никому не отдам. У меня на него не только человеческие, но и юридические права...
– Юридические??
– Да, конечно. Ты, что, забыла?
– удивленно посмотрел Лихоносов.
– Что я забыла?
– Наш контракт. Вот он, посмотри. Ты же сама подписала его.
Даша взяла вдвое сложенный лист писчей бумаги. Развернула, глянув на Хирурга, стала читать:
Контракт.
Мы, нижеподписавшиеся Дарья Павловна Сапрыкина и Виктор Васильевич Лихоносов, обязуемся прожить в любви и верности 1 (один) календарный год с момента подписания данного обязательства.
В случае нарушения Виктором Васильевичем Лихоносовым данного соглашения он обязуется полностью прекратить употребление внутрь спиртных напитков крепостью свыше 4(четырех) градусов, а также выплатить Дарье Павловне Сапрыкиной 60 000 (шестьдесят тысяч) долларов США.
В случае нарушения данного соглашения Дарья Павловна Сапрыкина обязуется всеми силами способствовать возвращению ее, Дарьи Павловны Сапрыкиной, нового лица Виктору Васильевичу Лихоносову, имеющему на него моральные права.