Хирург и Она. Матрица?
Шрифт:
– С одной стороны это хорошо. Ты вырос самим собой. А мог бы стать кем-то другим. Стать человеком с прекрасными алебастровыми мозгами, с мозгами, в которых острым резцом прорисована каждая извилина.
– Ты права... Ну, что, завтра продолжим?
– Почему завтра? Сегодня!
Засмеявшись шутке, Даша перевалилась на Хирурга, и они забыли обо всем.
36. Добрый день, Дарья Павловна!
Утром, вернее, к полудню, Даша проснулась, полежала рядом с Хирургом, представляя себя его супругой. Стало хорошо, покойно, так покойно, что ни железки, торчавшие из ноги, ни лицо, о котором она вспомнила, не смогли изменить ее настроения, настроения женщины, добрым солнечным утром лежащей в постели со своим мужчиной.
Насладившись волнами счастья, исходившими отовсюду, она посмотрела на него еще раз, сочувственно вздохнула, увидев, что синяк вокруг глаза стал чернильным, и направилась на кухню сварить кофе и придумать необычный завтрак. Предстоял пятый день ее творения, и она хотела, чтобы у него было хорошее настроение.
Когда Даша, распахнув дверцу холодильника, соображала, что приготовить, в комнате зазвонил мобильный телефон. Не закрыв дверцы, она, смешно ковыляя, бросилась к нему – "Не дай Бог, проснется!" Вбежала в комнату, беспокойно посмотрела на Хирурга, – он безмятежно спал, – схватила трубку, лежавшую на столе, нажала кнопку. "Уф! Слава Богу! Смогу подать завтрак в постель. Ему будет приятно. И мне тоже".
"Алло", – она сказала на кухне.
– Добрый день! Дарья Павловна? – пронзил ее знакомый голос.
– Да...
– Это вас Савик беспокоит. Помните такого?
Даша вспомнила Чихая.
– Да, помню.
– У меня к вам дело. Видите ли, хозяин сказал, что если вы сейчас же не поедете к нему, то вашему мужчине из гаражного подвала станет... гм... необычно плохо. Так плохо, что он, возможно, почиет в бозе не своей смертью. Представляете, что тогда с вами будет?
– Я не могу приехать, – зашептала Даша, плотнее прикрыв дверь в комнату. – У меня... у меня перелом ноги. Большой и малой берцовых костей... И кости скреплены железными штырями, выходящими наружу. Видели, наверное, такие в больнице.
– Я знаю, какого рода у вас перелом. Он не помешает. А железные штыри хозяин воспримет как изюминку.
Даша постаралась держать себя в руках.
– Еще мне сделали пластическую операцию левой части лица. Я сейчас как Медуза-Горгона. Даже хуже – Медуза могла на себя смотреть, а я вчера посмотрелась в зеркало и чувств лишилась.
– Вот как? – голос Савика стал деланно недовольным. – Так это уже не изюминка...
– Да...
– Это не изюминка, это целый килограмм изюма, – взорвался хохотом помощник гангстера. – Знаете, у Хозяина столько красавиц, и все они глаз с него не сводят, так не сводят, что иногда у него от них изжога мозгов и несварение мышления. Так что выезжайте. Немедленно!
– Я не смогу... – Даша постаралась придать голосу категорические нотки.
– Слушай, девочка, если я тебе скажу, что моя машина стоит на твоей автобусной остановке в ста метрах от тебя, это тебе что-нибудь прояснит? Даю тебе ровно пять минут. Если через триста секунд ты не будешь сидеть на заднем сидении моей машины с изумрудными сережками в ушах, то через шестьсот в голове твоего домашнего хирурга будет сидеть две маленькие пули калибра девять миллиметров. А третья будет греть ему желудок. Ферштейн?
Даша опустила трубку.
Постояла, глядя в окно.
Увидела конец июня.
Неухоженные клумбы.
Цветы, выросшие то там, то здесь.
Вспомнила, как в апреле, сидя на крыльце, рвала в сердцах пакетики с семенами.
Усмехнулась.
Прошла в комнату.
В глаза бросилась коробка с бижутерией, стоявшая на трюмо.
Подошла.
Открыла.
Изумрудные сережки лежали сверху. Взяла одну. Рука сама потянулась к уху. Одела. Затем другую.
"Ну и лицо! А ведь сережки делают его привлекательным. Таким же привлекательным, как картины Пикассо. Надо было их выбросить. Если бы выбросила, то не стало бы связующей нити. Между мной и Чихаем. И вот, он за нее потянул".
Хирург перевернулся на бок. Притянул к себе Дашину подушку, обнял ее и вновь засопел.
Даша прошла на кухню.
"Что делать? Они не остановятся ни перед чем. Они убьют его. И в любом случае возьмут меня. Они все могут.
Что делать? Звонить в милицию? Бесполезно. Трудно представить, что они не учли этого варианта. Тем более, что по этим вариантам, то есть по связям с милицейской общественностью, они большие специалисты.
А если она пойдет? Чихай ее продержит максимум дня два. Она уж постарается.
А Хирург?
Хирург поймет и простит. Она ему все объяснит.
Что объяснит? Нет, надо написать записку.
Написать записку? Значит, я уже согласилась?
Да, написать. Что написать? Что меня насильно увез Чихай? А если Хирург бросится спасать? Бросится, он знает, куда. Явиться, интеллигент с нежными руками пианиста, и получит пулю в живот.
Нет!!! Он мне нужен.
Нужен живым. Но что-то написать надо.
Где карандаш, где блокнот?"
Даша вырвала листок из кухонного блокнота, в котором записывала рецепты и свои кулинарные фантазии, вынула ручку, жившую в пружинке корешка, задумалась.
Когда она написала: "Милый, я ничего не могу сделать" и зачеркивала все, кроме "милый", в окно кухни тихонько постучали.
Стучал Савик, стучал стволом пистолета. Вид у него был простецкий. Он укоризненно покачивал головой.
37. Та, будущая, была сильнее.
Даша вышла, в чем была. В халатике на голое тело. Вышла намеренно без вуалетки, вышла преувеличенно хромая.
Увидев ее, Савик замер с открытым ртом. Пистолет его опустился.
Усмехнувшись, Даша вспомнила термостат. "Хорошо, что его нет под рукой, – подумала она, проходя мимо "амура". Да, Савик – это амур, посланник Зевса. Зевса наших дней. И потому он с пистолетом.
В машине задумалась. Ее удивляла уверенность. Уверенность в себе. Ей было не страшно ехать с Савиком. И будет не страшно с Чихаем. А рядом с Хирургом она млела.
Млела, как же. Даша вспомнила термостат. И уверенность укрепилась. Если взять что-нибудь тяжелое, усвоила она с помощью Хирурга, и кинуть в оппонента, то он упадет, а на следующий день у него будет унизительный синяк.