Хирургическое вмешательство
Шрифт:
– Ты от темы не уходи, - сурово сказал Даниль и фыркнул: – Искусственную кошку с двумя сотнями ай-кью я за час сооружу. Тебе же зачет сдавал.
– И это будет искусственная кошка с антропоидным интеллектом, - Гена воздел перст к потолку. – А человека ты не сделаешь, хоть пупок порви.
– Человека, положим, я за пятнадцать минут сделаю, - возразил Даниль, - только ж ему еще девять месяцев дозревать придется...
Гена расхохотался и хохотал до слез.
– Душа-то ему все равно случайная придет, - сказал он, все еще постанывая от смеха. – И уйдет себе потом восвояси. А искусственные
– И что, Ищейка – человек?
– скучно вопросил Даниль, заподозрив, что Гена в действительности не знает ответа и попросту болтает языком из любви к процессу. – Охотник – человек?
– Не, ну ты правда тупой, - радостно ответствовал Гена. – Это инструменты, балда!
– Ключ восемь на тринадцать, - понимающе покивал Сергиевский, отпив из стакана, - лом, монтировка, копия Великого Пса… На черта Ящеру боевая система, Ген?
– Балда, йопт, - сказал Гена. – Охотник – это охотник и есть, программа выслеживания и захвата. Боевую систему Эрика ты не видел, радуйся, что не видел, и молись кому-нибудь, чтобы не увидеть никогда.
На мгновение пальцы Даниля утратили твердость; он и сам не заметил бы, но в это время как раз ставил на стол полупустой стакан, и донышко, ударившись о столешницу, предательски громыхнуло. Вспомнилась многокомнатная, пропахшая сигаретным дымом лаборатория Ящера, стальные ящики генераторов, деревянные стеллажи, темные закоулки, где то и дело так интригующе что-то клубилось, выходя на контакт с плотным миром. «Боевая система, - подумал Даниль, против воли занервничав. – Значит, она все-таки есть?» Холодно стало от мысли, что раз в две недели он приходит в логово Ящера и часами, слепой и несведущий, сидит там, рядом с незримым оружием, перед мощью которого отступит даже Великий Пес.
– Ген, - сказал он несчастным голосом. – На черта оно надо, а? Кого гнобить этими системами? С кем воевать? В тонком мире?!
Тот молчал, глядя в тарелку. Сергиевский смотрел на перо за преподавательским ухом; Гена, словно почувствовав его взгляд, вынул перо и, сжав в кулаке, вернул к изначальному состоянию.
– Скушай, Даниль, семечко, - сказал известный на весь МГИТТ сквернослов и буян. – А то сходи лучше на третий этаж и вороне отдай.
– Ч-чего? – оторопело хлопнул глазами Даниль.
Гена негромко засмеялся, разглядывая в стакане кофейную гущу.
– Что-то с памятью моей стало: то, что было не со мной, помню. Смотрю на тебя, и кажется, будто Воронецкая с тобой побеседовать хотела. Эклер, проклятый эклер. Вроде она мне такого не говорила – а кажется… А тебе?
Аспирант закрыл глаза, прислушиваясь к иррациональным ощущениям, и улыбнулся:
– Мне, если честно, всегда ее видеть приятно. Как-то разницы нет – кажется, не кажется.
Гена хохотнул.
– Понятненько. Ну, считай за совет.
– Спасибо. – Даниль деловым жестом положил ладони на стол: он ясно почувствовал, что последовать совету Гены ему действительно хочется, причем немедленно. – Я, пожалуй, пойду.
– Бывай!
– ухмыльнулся Гена. – Передай ей от меня пятьсот тыщ поцелуев.
– Неудачник, - глумливо ответил Даниль, - убей себя!
– и ушел через точки. Выглядело это так, будто аспирант Сергиевский близко к сердцу принял второй совет профессора и отправился прямиком в зверинец города Бобруйска, отчего Гена остался морально удовлетворенным.
Потом улыбка стаяла с его лица; Гена отодвинул в сторону тарелки и положил семечко на стол. Развалившись на пластиковом стуле, он смотрел, как хрупкая черная скорлупа поднимается в воздух, загорается вначале алостью, затем белизной, выпускает протуберанцы, окутывается газовым облаком. Когда миниатюрная живая модель звездной системы сформировалась полностью, а в столовой не осталось равнодушных к спектаклю, Гена молодецки прицыкнул зубом, система исчезла, и на стол беззвучно упало семя подсолнуха.
– У меня есть вопрос, - сказал Лаунхоффер, сощурив холодные зеленоватые глаза; почему-то казалось, что Ящер надел очки, хотя никаких очков он отродясь не носил. – Один.
Замерший над кафедрой Сергиевский вздрогнул, и вздрогнула Ворона. Она резко откинулась назад, пытаясь поймать взгляд Эрика Юрьевича через спину ректора.
– Я вижу, вы проделали большую работу, - проговорил Ящер равнодушно.
«Ты ж меня не слушал, - почти злобно подумал Даниль. – Ты ж ее не читал!», - а может, он подумал это гораздо позже, потому что тогда, под стеклянным взором тираннозавра, стоял в холодном поту и вряд ли способен был связно мыслить, не то что злиться.
– Намеченная концепция представляется мне интересной, - сумрачно заявил Лаунхоффер. – Динамика сансары в России на протяжении двадцатого века выстроена достаточно убедительно, но…
И тут он заметил вытаращившуюся на него Ворону.
Лицо профессора переменилось, на миг Ящер каким-то мистическим образом перестал быть ящером, а потом вздохнул и устало сказал:
– Меня интересует, что вы можете сказать о феномене стфари.
Теперь-то Данилю было очень интересно, о чем Лаунхоффер в действительности собирался его спросить, но тогда, по счастью, заготовленной каверзы не случилась: вопрос подразумевал простой и банальный ответ.
– Спасибо, Эрик Юрьевич, - почти весело ответил Даниль; смотреть на Ящера у него не получалось, взгляд все время соскальзывал на улыбавшуюся Ворону. – Данный феномен не входил в число рассматриваемых, так как относится уже к двадцать первому веку, но он представляется мне весьма интересной темой для дальнейшего исследования.
На сем и закончилось; Сергиевский ушел от тираннозавра целым, хотя на подгибавшихся ногах и с горячим желанием вдрызг напиться.
Спустя полчаса он, не интересовавшийся ничем, кроме грядущей выпускной пирушки, стоял в холле за колоннадой и по забытой уже надобности ждал кого-то. Между колоннами радостные сокурсники провесили радуги, под аркой напротив падал искрящийся теплый снег, вверх по стенам тянулись плети живых вьюнков, а Настя Акиньшина, девушка немалых возможностей, но бедной фантазии, организовала пушкинскую белку с изумрудными орешками. Белка несъедобную дрянь игнорировала, но на руки шла охотно. Даниль, полный любви к миру, умиленно гладил зверька, когда за колоннами послышался голос Лаунхоффера.