Хит сезона (сборник)
Шрифт:
Свиридов посочувствовал, сказал, что подумает, что можно сделать, но ничего конкретного не пообещал. Я на него обиделась и поклялась сама себе никогда в жизни больше не выполнять за милицию ее работу. Раз она мне помогать не хочет.
Что делать, я не знала, поэтому позвала Маринку и попросила ее сварить кофе.
Кофе мне всегда помогает думать.
Маринка заявила мне, что кофе она, конечно, сварит, что это, наверное, единственное, для чего ее держат в редакции, потому что как кофе варить, так Марина, а как преступников ловить, так Марина не нужна оказывается, что, в конце концов…
Но я так и не узнала, что же там, в конце концов. Потому что просто взяла и закрыла ей рот ладонью. Она еще немного попробовала что-то бормотать, но представила, наверное, как это глупо выглядит, и замолчала.
А я поняла: Маринка на меня обиделась, что я ей ничего не рассказываю, и обижается не только она одна. Сергея Ивановича Виктор попросил написать все, что он знает о Салько, Митрофановой, сходить в морг. Он сходил, написал – и все. Даже Виктор и тот не все подробности знает.
Я почувствовала себя свиньей и сейчас же приказала Маринке собрать всех, включая отправившегося домой убирать квартиру к скорому приезду матери Ромку. Со своими друзьями нельзя так поступать! – кляла я себя и рвалась искупить свою вину.
Оказалось, что и собирать никого не надо. Сергей Иванович вернулся уже со своим пивом, Виктор сидел в приемной у Маринки и смотрел на нее влюбленными глазами, а Ромка еще даже не успел уйти домой – заигрался на компьютере в секретариате.
Я достала из сейфа остатки гонорара, который заплатил мне авансом Салько, послала Ромку в магазин, и через десять минут он притащил несколько бутылок шампанского.
Критически осмотрев свой кабинет со следами от взрыва на стенах и потолке, я решила, что секретариат выглядит гораздо приличнее, и пригласила всех туда.
Ромка с Виктором разлили шампанское, я взяла бокал и сказала:
– Я вовсе не собираюсь говорить тост и делать наше небольшое нерабочее заседание пиром во время чумы. Настоящий пир, ну, или, по крайней мере, праздник мы устроим, когда выпустим следующий номер нашей газеты.
Я обвела всех взглядом и сказала самым естественным тоном, на который была способна:
– Я просто хочу попросить у каждого из вас прощения, потому что за последние несколько дней умудрилась обидеть каждого. Простите меня! Я искренне считаю вас своими друзьями и обещаю теперь гораздо внимательнее прислушиваться к вашим советам. Я настояла на своем – и влипла в эту нехорошую историю, из которой выпуталась только благодаря вашей помощи. Вы все мне очень помогли, каждый по-своему. Без вас я не сумела бы доказать свою невиновность и сидела бы сейчас в следственном изоляторе Свиридова. Поэтому пью за вас!
Я выпила шампанское и после небольшой паузы, которую никто не захотел нарушить, заговорила вновь:
– Наверное, не все из вас знают, с чего началась эта история и почему так причудливо развернулась. Для меня самой это было ребусом, загадкой без разгадки…
Началось все с того, что в последнем своем номере газеты, который вышел тиражом в пятнадцать тысяч…
– Извините, Оля, – подал голос Кряжимский, – но вы ошиблись. Прошлый номер газеты имел тираж уже двадцать пять тысяч экземпляров.
– Спасибо, Сергей Иванович, – обрадовалась я. – Конечно, я ошиблась. И вы меня поправили. Вот эту систему взаимоотношений я и хотела бы сохранить в редакции впредь. Поверьте мне, я вовсе не стремлюсь быть диктатором. Иногда необходима чья-то энергия и воля, чтобы быстро идти вперед. Но если я ошибаюсь, вы просто обязаны меня поправлять, если хотите добра нашей газете… Впрочем, извините, я отвлеклась…
Итак, рассказав в газете одну очень любопытную для правоохранительных органов историю, мы привлекли к себе внимание супруги Арнольда Салько, Евгении Сергеевны Митрофановой.
Я отпила шампанского, чтобы смочить пересохшее горло, и продолжала свой рассказ:
– Евгения Сергеевна Митрофанова, супруга Арнольда Салько, женщина очень хитрая и хваткая. Сергей Иванович сообщил мне, что она – любовница арестованного не так давно, очень известного в Тарасове крупного дельца – Ермолаева. И это натолкнуло меня на подозрение, что вся эта странная история – месть со стороны его любовницы. Месть мне, всем нам, «Свидетелю». Но когда Митрофанова призналась мне, что Ермолаева она пыталась просто использовать, ей нужен был его авторитет и его деньги, я поняла, что дело не в мести. Митрофанова привыкла манипулировать людьми, использовать их в своих интересах, заставлять их делать то, что ей нужно, исполнять партии, написанные ею самой. Поэтому она просто подставила меня для достижения своей цели, которую, надо сказать, ей чуть не удалось достичь.
Это она организовала убийство любовницы Салько Ельницкой в доме, который находится в парке. Эта квартира, как удалось выяснить, принадлежит человеку, который должен ей очень большие деньги. То есть фактически она является неофициальной собственностью Митрофановой. Она могла распоряжаться ею, как хотела и когда хотела.
О ее мотивах и методах, которыми она пользовалась, дает хорошее представление магнитофонная запись, сделанная ребятами Эдика.
Я поставила пленку, и все прослушали милую беседу Митрофановой со своим любовником – Рыжим. Запись произвела шоковое впечатление. Со столь открытым цинизмом никому из нас не приходилось еще сталкиваться.
Когда пленка кончилась, я продолжила свои объяснения:
– Митрофанова вела мужа к убийству как на поводке, вы сами в этом сейчас убедились, а он даже не замечал того, что она управляет его действиями.
Салько, правда, оказался предусмотрительным.
Он для убийства выбрал не начало второго действия, а конец первого, когда у него на сцене мало текста и вместо него Мефистофеля мог изобразить его дружок, пожарник дядя Вася, человек талантливый, но в силу обстоятельств артистом не ставший. А свои реплики, которые Арнольд произносит за сценой, он записал на магнитофон. Все это выяснил Сергей Иванович в беседе с вдовой убитого пожарника.
На допросе Салько все это не только подтвердил, но и дополнил картину существенными деталями, я сама разговаривала со следователем, ведущим его дело. Арнольд сказал дяде Васе, что жена ему изменяет, что ему нужно убедиться в этом и застукать ее с любовником, а свидание у нее во время «Фауста», и попросил дядю Васю заменить его в одной сцене.
Тот, по свидетельству Салько, согласился с удовольствием. Во-первых, из-за мужской солидарности, а во-вторых, потому, что это была его мечта – выйти на сцену в настоящей роли. Болтать об этом пожарник никому не станет, рассудил Салько, потому что за это можно вылететь из театра, а жизни без театра, в котором проработал пятнадцать лет, дядя Вася не представлял, и Салько об этом прекрасно знал, так как поддерживал с ним дружеские отношения.