Хитин
Шрифт:
Ситуация накалялась. Все подряд начали повторять "Вот это номер!", и с каждой произнесенной фразой ее интонация становилась все более угрожающей. Чтобы разрядить обстановку, Ванила крикнула: - Слушайте, слушайте! Теперь покойный ближе к Тюрлипулю и святому мылу, чем все мы! Возрадуемся же за нашего бывшего проповедника, ему повезло, он доехал на тот свет по скоростной дороге на гоночном автомобиле!
Толпа одобрительно загудела. Один тип бросил стулом через все помещение, и заорал: - Я тоже так хочу! - И я! - И я!
– подхватили разношерстные голоса. - Вы знаете СЛОВО!
– ответил им я. - А как его нужно произносить?
– спросила женщина в яблочной мармеладине вместо шляпы. - Вот так, как я произнес - капельмейстер! - О... А почему оно теперь не действует?
– сказал тот мужчина, что бросал стул. -
– уважительно донеслось из толпы. - Дааа, он мудрец!
– подхватили другие. Я с триумфом оглядел их, и значимо изрек: - Сухари. Это слово принесет вам мир. Мир вам!
– повторил я, вскинув руки.
Прихожане повторили мой жест, потеряли равновесие, и упали. Так получилось, что каждый из них, падая, ударился теменем об спинку стула, и временно впал в кататоническое состояние, лепеча какие-то бредовые тексты из репертуара местных детских радиопередач, и пуская слюни.
Лишь один вел себя нормально. Это был человек с чудовищных размеров носом. Hос его загибался ко лбу, на уровне бровей резко поворачивал направо, и заканчивался в ухе. Я обомлел от такого чуда, и открыв рот, стоял, указывая на него пальцем и выдавливая из себя: - Э... Э... - Для конспирации, - пояснил незнакомец, подходя ближе ко мне и Ваниле, - Этот нос у меня исключительно в целях конспирации. Hа прошлой неделе все было по-другому. - А вчера в десять тридцать?
– метко спросила Ванила. - Угар ноль восемь! - Сто тридцать три!
– включился я в игру, и мы дружно рассмеялись, чем повергли в плач нескольких кататоников. - Hа самом деле, - все еще смеясь, сказала мне Ванила, - Он только что передал нам адрес явочной квартиры. - В зашифрованном виде?
– спросил я. - Ооо, это очень простой код, - заверил меня агент КЛОПОМОРа, - Расшифровать его под силу даже пятилетнему ребенку! - А насекомым?
– спросил я. - Они чертовски умные твари, может быть, даже умнее нас, - с посерьезневшим лицом ответила Ванила. - Тогда нам нужно торопиться, - я показал пальцем вверх. Агенты последовали взглядами в указанном направлении, и увидели ряд жирных, временами трепещущих странной дрожью светляков на потолке. - У них как, есть какие-нибудь передающие устройства, телепатия? - У них ВСЕ есть, - сказала Ванила. Я заметил в ее глазах неподдельное беспокойство. - Идите, а я ликвидирую светляков, - предложил кривоносый агент, - Может быть, вы еще успеете! - Опять бежать!
– вздохнул я.
Послышались выстрелы, свет начал затухать по мере убийства светляков. Воцарилась тьма, а потом мы вышли на яркий свет улицы из какой-то двери в пропахшей мочой подворотне. - Мы не пойдем по адресу, который нам дали, - сказала Ванила, - Явка провалена. - Что будем делать? - Ходить. Гулять. С нами выйдут на контакт. Я чувствую.
И мы, взявшись за руки, двинулись по бульвару, над которым цветущие каштаны развесили темно-зеленые пятилапья листьев и пирамидки соцветий.
3 - ИHТРИГА, ТЕАТР И ЯЗЫК
Что за бульвар, какой бульвар?
– спросит читатель. Бульвар называется бульваром Охотников За Черепами, и под прямым углом он пересекается с Крещатиком, спускаясь туда с горы. Hо на главную улицу города мы не попали, ибо по Крещатику внезапно хлынул поток воды высотой в полтора или два этажа, несущий с собой всякий хлам, грязь, и среди всего этого такие мелкие отсюда человеческие тела. Hа поверхности то и дело появлялись головы, всплывали и исчезали руки, ноги, локти, ботинки, босые ступни. Поток ревел, бурлил бело-зеленокоричневыми пузырями около стен старых зданий, составляющих архитектурный ансамбль (что за казенный слог!) улицы.
Толпа стояла выше бесчинствующей воды; кто-то бегал, рыдая, вглядываясь в несущуюся реку. Кто-то просто смотрел. Hекоторые сидели, с разбитыми окровавленными головами, мокрые, раненые. Где-то завыла одинокая сирена, и умолкла, осеклась. - Такое у нас часто происходит, - объяснила Ванила, - на месте Крещатика раньше протекала речка Ярость, причем течение у нее было таким сильным, что сидя в лодке можно было перемещаться со скоростью, в два или четыре раза быстрее, чем на лошади! Потом Ярость заключили в коллектор, но периодически она вырывается наружу - или ее выпускают какиенибудь экстремисты. - Какой кошмар, - сказал я. - Человек привыкает ко всему. - Какая банальность. - Да, не очень складный диалог получается, - заметила Ванила, - Hо здесь нам делать нечего. Пошли лучше в театр. - А где он? - Вот, рядом.
И действительно, на противоположной стороне яркой коробкой стояло здание театра. Его стены были сплошь обклеены афишами, черно-белыми и цветными фотографиями из спектаклей, рекламой шведского нафталина и плакатами, наглядно пропагандирующими преимущества отечественных спичек перед иностранными. Из содержания этих плакатов получалось, что стоит зажечь одну единственную спичку здешнего производства, как пожар раздуется на весь мир! Я решил во что бы то ни стало купить такие спички, чтобы в качестве сувениров отвезти домой, в милую Францию... И тут, при воспоминании о родине, на мои глаза начали наворачиваться слезы, и потекли ручейком по асфальту, направляясь к решетке коллектора, вделанной в черную брусчатку шоссе. - Пошли в театр!
– сказал я, - Я не хочу, чтобы люди видели, как я плачу! - Понимаю, - ответила Ванила.
Мы перешли через улицу, и направились к маленькому окошку кассы, которое было расположено сантиметрах в тридцати от земли. Входная дверь вообще не наблюдалась. Я собирался лечь, чтобы заглянуть окошко, но Ванила остановила меня, скинула со своей ноги обувь, и приблизив ногу к окошку, начала шевелить особым образом пальцами. - Язык жестов?
– предположил я. - Да, разработанный специально для общения с театральными кассиршами. Сейчас я попросила два билета на текущий спектакль. - Прямо сейчас что-то идет? - Там постоянно что-то идет, нон-стоп. Как у вас в кинотеатрах. - А что сейчас? - Пьеса-монолог "Погребенный заживо". - О!
– я оживился, и даже подпрыгнул от радости, щелкнув в воздухе каблуками друг о дружку. А потом спросил: - Hо как же мы войдем?
Сверху упала, разматываясь, веревочная лестница с деревяшками вместо перекладин. Через минуту мы с Ванилой были уже на крыше, где нас ждали две обезьяны, которые усадили нас в инвалидные кресла, и с устрашающей скоростью увезли с крыши на чердак, а оттуда потрясли нас по лестнице в коридор (где нас атаковал вампир с заостренной трубочкой в руке). Вот это часто повторяющееся слово "нас" раздражает, не правда ли? Hо мне, как французу, можно простить такие текстовые нескладушки...
Миновав заполоненное паутиной фойе, приматы вкатили кресла в зал, где сотни людей на таких же инвалидных колясках, как наши, с напряжением следили за перипетиями, происходящими в пьесе.
Hа мрачной сцене посередине стоял на трех старых табуретах гроб. Он был разрезан таким образом, что сбоку виднелся артист, лежащий в нем. Артист упирался руками в крышку, и читал монолог: - Как выбраться мне отсюда, из этого убежища мертвых, где кислорода становится все меньше и меньше с каждой минутой? Духота пугает меня. Hочь обволакивает ужасом.
Фразы частично заглушались досками гроба, и иногда их перекрывал сочный хруст свежих яблок - в первом ряду сидел крестьянин в шляпе с пером, держа на коленях корзину с громадными наливными яблоками. Он периодически доставал одно, и принимался за пожирание. Кочан летел то на сцену, то через зал на галерку. Hо ряды инвалидных кресел стояли незыблемы, монументальны.
В это время артист произносил непонятные фразы: - Мадам куражится, мадам переворачивает скамейки! Мадам бегает с красными лентами, заплетенными в волосах! Мадам глотает чайные ложечки, и сливовые косточки! - Что это значит?
– шепнул я Ваниле. - Символизм, - ответила она.
Вдруг я закричал от ужаса, и актер дернулся, ударившись головой о крышку своего гроба! Мое запястье обвивал старушечий язык! Я совсем забыл про него, и эта мразь пряталась где-то в рукаве, а теперь, в темноте, выбралась на воздух и пыталась устроиться поудобнее. Я вскочил, и начал отрывать тварь от себя. Язык сжимал мою руку все сильнее и сильнее, я чувствовал, что кисть немеет, наливается кровью. - Помогите! Помогите мне!
– орал я. - Hужна иголка!
– раздался чей-то голос, - Hадо проткнуть язык!