Хитмейкер. Последний музыкальный магнат
Шрифт:
Наш разговор счастливо подходил к концу, когда Норм спросил:
– Да, вот еще что… Поговаривают, что в день закрытия MRC из ее офиса пропало кое-какое оборудование. Вы ведь не участвовали в этом маленьком безобразии, не так ли?
Что ж, на большом экране у меня ни разу не было ни одной сколько-нибудь заметной роли, это верно. Но Уинн Хендмен и весь наш класс актерского мастерства чертовски гордились бы мной в тот день.
– Знаете, я что-то слышал об этом… – произнес я тоном, подразумевавшим, что сам-то я в это время рыбачил у берегов Перу. – А что в точности там произошло?
– Не имеет значения, – ответил Норм. – Просто проверял.
Он был удивительным,
Покидая офис Вайзера, я не просто чувствовал, что получил назад свой «значок», – меня будто бы сразу произвели в сержанты. Никаких больше свитеров и джинсов на рабочем месте! В свой первый день работы на Chappell я пришел в костюме и при галстуке. Огромный офис с видом на Пятую авеню ждал меня, и там была даже отделенная стеклом кабинка для секретарши!
Я оказался рядом с руководством, а в таких местах легко встретить знаменитость. Скажем, однажды повидаться с Нормом зашел Ирвинг Берлин, а в другой раз можно было увидеть, как в холле показался Тони Беннет, – он хотел переговорить с авторами песен. Я и понятия не имел, что четверть века спустя здорово изменю течение его карьеры. Chappell была компания исторического значения, и я гордился, что стал частью всего этого. Но сверх этого компания стремилась идти в ногу со временем, и мне казалось, что именно я могу ей в этом помочь.
Меня наняли для работы с потенциальными клиентами, и я старался изо всех сил. Утром я заходил в контору, забирал последние плоды трудов наших авторов, а потом посещал компании звукозаписи и студии, чтобы продемонстрировать свои сокровища продюсерам и «охотникам за талантами». На службе у Chappell я здорово расширил круг своих знакомств – двигаясь от студии к студии, можно было узнать, что в данный момент пишется, и обсудить новые записи. Я впитывал все эти сведения и постепенно развивал в себе понимание того, что происходило в музыкальном бизнесе. Не знаю, имел ли какой-либо еще руководитель в этой сфере возможность приобрести столь бесценный опыт.
Стены моего кабинета постепенно заполнялись фотографиями, на которых я был запечатлен в компании известных артистов. Даже Сэм Кларк постепенно стал относиться ко мне с уважением, пусть и без особой симпатии. Он не знал никого в крошечной MRC, но вот Chappell Music – это было совсем другое дело.
Я делал все, что было в моих силах, чтобы доказать ему: я достоин его дочери. Я даже ходил в синагогу Actors’ Temple на Западной Сорок седьмой улице, где раввин Шонфельд давал мне уроки иудаизма. Это заняло несколько месяцев, но зато обошлось без выпускного бала. Ну вот, теперь у меня были права – можно было ехать! Так что мы с Лизой не сбежали от ее родителей, нет – они втроем начали планировать свадьбу. А Лизу, конечно, растили для свадьбы не где-нибудь, а только в отеле «Плаза».
Все же было нечто такое, что могло бы дать мне понять – происходящее было не совсем правильно. Да, я сменил вероисповедание и не переживал из-за этого. Во многом это было так из-за поддержки моих родителей. Вскоре после того, как я сказал Лизе, что перейду в иудаизм, я переговорил с родителями. Я сел на тот самый обтянутый пленкой диван, с которого меня отослали в Академию Фаррагута. Но на сей раз это я преподносил сюрприз.
– Думаю, я собираюсь жениться, – сказал я.
– Думаешь? – спросил мой отец. – Или знаешь?
– Слушай, я это знаю. Я женюсь на Лизе Кларк. Но есть одна проблема. Я должен стать иудеем.
Поначалу они были шокированы и молчали. Им нравилась Лиза, да. Но все же я был их
– Томми, если ты будешь счастлив, – сказала мама, – то и мы этого хотим!
Отец тут же поддержал ее:
– Мы полностью на твоей стороне!
Потом мы все целовались и обнимались, и дело было сделано. Мы не спорили, не взвешивали за и против. Мамина лучшая подруга все организовала – и все прошло отлично и вполне естественно. Если у родителей и были сомнения насчет всего этого, то к этому моменту они уже поняли, что если уж я что-то решил, то меня никакими силами нельзя было бы остановить.
Теперь я понимаю, что во многом мне было так легко изменить вероисповедание именно потому, что я в те дни толком и не задумывался над тем, что все это значит. Я тогда летел вперед со скоростью звука и, по всей видимости, страдал от гиперактивности и синдрома дефицита внимания. Потому-то я думал, что переход в иудаизм будет кратчайшим путем к Лизе сквозь все те барьеры, что ее отец возвел вокруг нее.
Эта моя гиперактивность была очень кстати в бизнесе, поскольку инстинкты обычно меня не подводили, и я добивался поставленной цели, следуя по кратчайшему пути. Но в личностном плане эта моя черта обращалась против меня. Я страдал из-за того, что эмоции гнали меня вперед быстрее, чем разум успевал тщательно все обдумать. И обращение свое я тоже не обдумывал. В те редкие минуты, когда я осознавал реальность задуманного мной, я, впрочем, испытывал небольшие приступы тревоги… «А ты уверен во всем этом?»
Впервые я испытал это, когда Лиза показала мне план размещения гостей на свадьбе. Хупу планировалось установить в зале отеля «Плаза», и это мне было по душе, как и идея с разбиванием бокалов. Но вот то, на что должна была быть похожа сама церемония… тут чувствовалось нечто нехорошее.
Представьте себе эту сцену в кино. Справа от прохода располагались евреи – в лучшем случае из верхушки среднего класса, а то и вовсе богачи. Слева же находилась моя родня – итальянские эмигранты, которые больше привыкли к мероприятиям в заведениях Бронкса – таких, с большими люстрами и чтобы все было похоже на свадьбу в «Славных парнях» или еще каком фильме про мафию. И было нечто неправильное в том, что мне нужно было пройти между этими двумя группами, да еще и в ермолке. Это чувство трудно объяснить, особенно потому, что в детстве мне нравилось носить ее, когда я бывал в еврейском детском лагере. Наверное, дело было в самом проходе между двумя столь различными группами людей – все это заставляло меня думать о том, как мне остаться посередине, избежать выбора. Но ермолка – это и был выбор, а без нее свадьба была бы невозможна, у меня просто не было выхода. Я не мог явиться на церемонию с непокрытой головой.
Когда я сказал Лизе о своих чувствах по этому поводу, почувствовал, что «стены» Сэма Кларка дают трещину – кому-то из родни Лизы пришла в голову толковая мысль. Поскольку свадьба была очень официальной и подразумевала, что все будут во фраках, то мне только и нужно было, что надеть к фраку цилиндр! Идеально! Блестяще! Голова покрыта. Да и мой отец в цилиндре смотрелся бы на церемонии просто отлично.
Зрелище было впечатляющее. На одном из этажей отеля проходил фуршет и подавали коктейли. Сама церемония проходила на другом этаже, в Террасном зале, где собралось триста пятьдесят человек. А еще один этаж был занят банкетными столами и зарезервирован для танцев, так как там находился главный бальный зал. Я чувствовал себя на вершине мира, и субботний выпуск «Нью-Йорк таймс» лишний раз это подтверждал. Вот оно, высшее общество, – дочь Сэма Кларка, шишки из ABC, выходит за Томми Мот-толу.