Хитросплетения (Сборник рассказов)
Шрифт:
Мишлин начала готовиться. Она купила нарукавную повязку для Жан-Луи, погладила свой короткий черный костюм, подыскала не очень дорогую торговку цветами для приобретения венка. Она была окрылена.
И вот телефонный звонок, как раз посреди обеда. Мобьё поднялся, кляня всё и вся.
— Может быть, это нас, — заметил Жан-Луи.
— В таком случае, — проворчал старик, — ваши друзья очень плохо воспитаны.
Он прошел в гостиную. Вскоре послышалось, как он в ярости швырнул трубку. Когда он вернулся, то даже заикался от гнева.
— Да это… позор какой-то… Нынешняя молодежь… Сказать это мне…
Жан-Луи улыбнулся Мишлин. Та как нельзя более естественно встала.
— Схожу за макаронами.
Она принесла блюдо, обильно посыпанное тертым швейцарским сыром. Но она к нему не притронулась. Жан-Луи тем более. Мобьё, обыкновенно жаловавшийся, что его обделяют, положил себе вволю. Да так обильно, что отдал Богу душу в шесть вечера. Мишлин тотчас же предупредила Николь.
— Будьте готовы к полуночи, — без лишних слов сказала Николь.
И все произошло с обескураживающей легкостью. Этой ночью похолодало. На улицах никого. Дедушка Жербуаз занял место Мобьё. Обмен занял какие-нибудь двадцать минут.
На следующий день Жан-Луи отправился в мэрию заявить о кончине господина Эмиля-Людовика-Эме Мобьё. Врач государственной службы пришел часам к трем. Он торопился. Быстро осмотрел тело.
— Полагаю, что рак, — сказал он.
И на уголке стола заполнил бумаги. Когда он ушел, Жан-Луи налил немного коньяка в две рюмки. Он поднял свою рюмку со словами:
— С трудом верится.
— Главное, — сказала Мишлин, — то, что он не мучился.
У Жербуаза не было друзей. У Мобьё не было родственников. Никто не явился почтить их напоследок вниманием. Так что это было безукоризненное преступление, настоящее. Не то преступление, авторов которого никогда не задерживают, но то, авторов которого даже и не разыскивают, потому что как раз и неизвестно, состоялось ли преступление.
…И тем не менее через день Жан-Луи и Мишлин оказались под замком.
Жан-Луи и Мишлин проигнорировали одну существенную деталь. Они должны были бы предусмотреть, что дедушка Жербуаз не удовольствуется тем, чтобы исчезнуть, словно первый встречный, а захочет, чтобы о нем говорили после смерти. Каким образом? Завещая свое тело медикам, с тем чтобы его «случай» был досконально объяснен. Таким образом, он выполнил все необходимые формальности тайком от своих внуков, которые, безусловно, стали бы его отговаривать. Молодые Жербуазы ни о чем и не подозревали. Но спустя сорок восемь часов после смерти старика фургон вен- сеннской больницы подкатил, чтобы забрать тело… и увез, но не труп Жербуаза, а тело Мобьё, того Мобьё, который умер от отравления. Вскрытие тотчас же обнаружило правду. Обследованное тело было совершенно здоровым, а смерть наступила от избыточной дозы барбитала.
Внуки, которых в тот же день допрашивала полиция, признались:
— Мы никого не убивали. Дедушка преспокойно умер своей смертью… Вы найдете его в Исси-ле-Мулинё!
Человек как человек
Сильвену было холодно. Он испытывал ощущение пустоты где-то в желудке, и острая мигрень начинала бить, словно молот, в висках. Он поднял воротник пальто, поискал глазами своих поделыциков, скорее догадался, чем увидел, где они, поскольку не различал их группы на углу. О чем, о ком говорили они? О нем, наверное.
Сильвену было страшно. Он не боялся вида крови. Нет. Он начинал привыкать. Ведь не он действовал, не он совершал «последний жест». Он был лишь подручным, как и прочие. Их четко оговоренная роль ограничивалась предварительной работой, доведением до полной готовности. В решающий момент они практически оставались не более чем свидетелями.
Он засунул в карманы закоченевшие руки. Внезапно вытащил и посмотрел на них. В ночи они выглядели как два бледных расплывчатых пятна. Он машинально посмотрел на светящийся циферблат своих наручных часов.
Оставалось десять минут. Человек, которого он собирался убить, — первый в его жизни человек, которого он собирался убить, — наверное, еще спал. Возможно, он видел приятные сны. Сильвен вспомнил крупное лицо, пышные усы, как у жителя Оверни, густые волосы, подстриженные щеточкой. Голова папаши.
Он подумал о своем отце, который не мог зарезать и цыпленка и обращался за услугами к соседу. Если бы ему сказали, что его сын однажды…
Но что сам-то Сильвен сказал бы?.. Он часто задавал себе этот вопрос, не умея его до конца разрешить: «Как я смог?..» Безусловно, существовали обстоятельства, определенная доля случайности. Случайность всегда присутствует. Для Сильвена судьба приняла вид этого здорового молчаливого малого, который ел с ним за одним столом в маленьком бистро на улице Сен-Мартен. Сильвен, так тот всегда был разговорчив. Таким он и остался. Рассказал о своих неприятностях: семь мест работы за пять лет, семь раз попытки встать на ноги. О! Не по его вине. В основном безработица. Невезение. Лишь спустя несколько недель тот, другой, решился на разговор.
Может быть, Сильвену надлежало порвать с ним уже тогда. Тем более что Марсель неожиданно напугал его. Нет. Точнее, его привело в ужас то, чем занимался Марсель. Сам Марсель был отличным парнем, услужливым, щедрым и скромным. О! И насколько! Ничего общего с его профессией. Невозможно и представить себе Марселя, как он…
Да, в этом все и заключалось. Марсель был человек как человек. Даже лучше многих. И это стало для Сильвена откровением. До того момента о некоторых личностях у него сложилось представление наивное, почти карикатурное, и — теперь у него нашлись тому доказательства — без какой-либо связи с действительностью. Встреться он с малым, вроде Марселя, унес бы ноги. А если бы его силой поместили рядом с Марселем, то он счел бы его каким-то чудовищем. Но только Сильвен познакомился с Марселем прежде, чем узнал. А затем слишком поздно стало переделывать образ.
Человек как человек… Можно делать то, что делал Марсель, при всем при том оставаясь таким, как все!
И однажды Сильвен уступил, когда Марсель предложил представить его своим товарищам по работе.
Стоило сделать первый шаг, как остальное покатилось само собой. А тогда Сильвен дошел до крайности. Он задолжал квартирной хозяйке, в ресторане, Марселю, главное, такому понятливому и тонкому…
Прошло четыре года, как Сильвен впервые принял участие… Он, во всяком случае, не признавался себе и не признался бы никому. Его редкие друзья считали, что он коммивояжер. Алиса и та не знала.