Хитросплетения (Сборник рассказов)
Шрифт:
Амёй резко отодвинул стул и встал.
— Дорогой, — сказала Клер, — не сердись. Я так пытаюсь тебе помочь.
— Спасибо.
Он вернулся в гостиную, закурил сигарету и, стоя в центре комнаты, стал рассматривать витрины. Однако он не видел ни нефритовых безделушек, ни хрупких фарфоровых изделий пастельных тонов. «Им» было известно, что он купил безделушки — ну, подлинное безумие! — после той истории с университетскими столовыми; «им» было известно, что он уладит это дело с учебными группами. «Им» пришел на ум такой тонкий способ предупредить его.
Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Нет! Это выглядело смешно!.. Как! Человек его склада!.. Хотя…
Он вынул из витрины тяжелого будду, который с опущенными веками улыбался своим тайным мыслям. У него было ощущение, что в своих руках он держит какого-то врага. Он чувствовал, что, быть может, пришел конец его удачам…
Когда прибыли Лаваренны, он отвлек в сторону психиатра, старинного друга по лицею, и провел его в свой кабинет.
— Я хочу кое-что тебе рассказать… Тебе, должно быть, приходилось видеть этаких чудаковатых…
— Ты мне еще рассказываешь! Да вот в прошлом месяце… Один бедолага, которому не удавалось правильно сосчитать до десяти…
— Успокойся. Я еще до такого не докатился. Но меня это очень беспокоит.
И он рассказал ему случай с витринами.
Лаваренн внимательно слушал его с бокалом шампанского в руке.
— Первое, что приходит на ум, — заключил Амёй, стараясь засмеяться, — так это необходимость поменять замки. Впрочем, мне бы уже давно полагалось это сделать. Такая богатая коллекция, а у меня даже нет надежного запора.
— Дело не в этом, — сказал Лаваренн. — Что мне кажется любопытным, так это твоя реакция. Прежде всего, навязчивая идея никогда не дотрагиваться до этих вещиц явно наводит на мысль… Можно подумать, что ты придаешь этому какое-то серьезное значение… И потом, твое тревожное состояние в данный момент… потому что ты явно одержим навязчивой идей, это сразу видно… Ты хорошо спишь?
— Так себе…
— Хм… Дела беспокоят?
— Да, тяжело! Но я не жалуюсь.
— Тогда зайди ко мне завтра. Я проведу небольшое обследование. Мне бы не хотелось тебя беспокоить, старичок, но за тобой надо бы понаблюдать.
— В конце концов, что тут… Мои вещицы поменяли местами, это очевидно.
— Знаешь… ощущение очевидности… — заметил Лаваренн с кислой миной, — это, может быть, труднее всего поддается лечению.
Головы трех жуликов сблизились над рюмками с анисовым ликером.
— Хозяев по-прежнему нет дома, — объяснял самый маленький. — Горничная на другом конце квартиры, а замок… поверьте мне… Было бы уж слишком глупо довольствоваться безделушками. Там внутри все интересно. Все! И туда надо залезть по крайней мере втроем… Когда я увидел, что оставил после себя беспорядок, то вернулся обратно и расставил посуду по местам. Не пойман — не вор… Завтра, часа в четыре, вам подойдет?
— Точняк, что не оставил отпечатков? — спросил самый здоровый.
— Я же тебе повторяю, что все поставил на место. В точности, как и прежде. Еще расскажи, что у меня глаз не наметан!
Психоз
— Вы заполнили его карточку? — спросил Лаваренн.
— Его зовут Марсель Жервез, — ответила ассистентка. — Говорит, что занимается живописью.
Сквозь зеркальное стекло психиатр наблюдал за Жервезом, который, ожидая в приемной, рассматривал полотно Руссо-Таможенника. Мужчина был маленький, одетый с некоторым изыском. Он вовсе не походил на художника, а скорее на преподавателя или даже провинциального нотариуса.
— Возраст?
— Сорок шесть лет.
— Женат?
— Да.
— Где проживает?
— Отей.
— Впустите.
Жервез поприветствовал его, чувствуя себя вполне раскованно, и с достоинством сел. У него были ярко-голубые глаза, пытливый и немного пристальный взгляд.
— Я полагаю, мне нужно рассказать вам все! — начал он.
Психиатр улыбнулся.
— Кто вас ко мне направил?
— Моя жена.
— Она меня знает?
— Нет. Она искала адрес врача-специалиста в справочнике.
— И первый попавшийся показался ей подходящим?
— Да.
— Любопытно. И вы послушались своей жены?
— Я хотел доставить ей удовольствие. Она так беспокоилась за меня. Впрочем, совершенно напрасно!..
Потому что моя жена — надо бы сразу вам об этом сказать — считает меня… сумасшедшим.
Лаваренн отмахнулся от этого слова небрежным движением руки.
— Сумасшествия как такового не существует! Есть лишь более или менее индивидуальный менталитет.
Жервез расслабился.
— Совершенно согласен, — пролепетал он. — Мне кажется, что наконец кто-то меня понимает.
Его взгляд скользнул по комнате, задержался на полотнах Дюфи. Он вздохнул.
— Всю свою жизнь я был жертвой странного стечения обстоятельств. Но прежде всего знайте, что я хороший художник, и даже очень хороший художник. Немного везения, и я мог бы видеть одно из своих полотен вывешенным здесь, среди ваших картин. И я бы запросто нарисовал, это легко и просто! Достаточно игнорировать рисунок. Ладно, не об этом!.. Четыре года тому назад директор одной галереи, где я выставлял свои произведения, предложил мне выполнить копии… Спешу заметить, ничего незаконного… Вы и представить себе не можете, сколько дураков счастливы повесить в своей гостиной репродукции да Винчи или Рембрандта…
— Ну, может быть, все-таки не дураков… — решился поправить Лаваренн.
Он встретил испепеляющий взгляд голубых глаз и кивком головы дал знак, что ждет продолжения. Жервез пожал плечами.
— Допустим, что это нормально — приклеить «Джоконду» над своим камином между колокольчиком из Вестминстерского аббатства и почтовым календарем. Я — судовольствием. Меня снабжают старинными рамками, тоже поддельными, и раз — денежные чеки летят с регулярностью. Все довольны. Если вы желаете копию Дюфи, Бюффе, Пикассо — я к вашим услугам.