Хитросплетения (Сборник рассказов)
Шрифт:
Он хлопнул ладонью по пачке газет и пожал плечами. Мне не оставалось ничего больше, как посетить квартиру, но я склонялся к тому, что не обнаружу там ничего интересного. Мило присоединился ко мне, потому что он хотел показать мне ружье. Маленькое ружье с грубо вырезанным прикладом. Пружина в нем давно оборвалась. Мило держал его в руках с каким- то почтением.
— Мама лежала здесь, — сказал он. — Как раз между дверью в свою комнату и дверью в мою. Она лежала на боку, вот так…
Он вытянулся на паркете,
— Бедная мама!
Я чуть было не выдал ему парочку нелицеприятных слов. Я вполне допускаю сентиментальность, но не люблю эдаких атлетов, которые после соревнования, в котором они дали волю своим самым животным чувствам, делают прессе заявления типа: «Я очень рад за моих друзей, жену, мать…» И у меня было такое впечатление, что Мило немного рисовался своим горем, что он любовался собой как великим чемпионом с бесхитростным сердцем. Слишком уж это все было просто: парижский паренек, мать, которая жертвует собой, юноша, который бьется «ради мамы»… Я вошел в комнату.
— Где оно было, это ружье?
— Там, под фотографиями.
Фотокарточки представляли Мило в шесть месяцев, в год, в два года, играющего в мячик, с обручем, наряженного моряком, пожарником, затем в костюме для причастия… Снова Мило — в защитной стойке, скрывшись за боксерскими перчатками, прыгающий через веревочку, боксирующий с собственной тенью; наконец, многочисленные мгновенные снимки, сделанные во время его боев, при резком свете прожекторов, арбитр с поднятой вверх рукой, отсчитывающий секунды над поверженным противником.
— Тридцать восемь боев, — сказал Мило. — Тридцать побед. Шесть матчей вничью. Два поражения.
— Неплохо, — вежливо сказал я. — Мадам Мило никогда не присутствовала на выступлениях?
— Никогда. Она слишком боялась.
— Как вы пришли в бокс?
— Да вот это в какой-то степени случайность. Когда я был маленьким, понимаете… я был тщедушный и хрупкий. У меня был вид девчонки… Мама так хотела, чтобы у нее родилась девочка! Она растила меня, как парниковое растение. А потом, годам к четырнадцати, я резко развился. И тогда приятель моего отца привил мне вкус к спорту. Я провел несколько боев, так, для развлечения. Я не верил в успех.
— А чем вы занимались в то время?
Мило, казалось, смутился. Он сделал несколько шагов, низко опустив голову, как бы стирая носком ботинка невидимые пылинки.
— Ничем особо серьезным я не занимался, — признался он.
— Вы оставляли свою мать…
— Все сложнее… В то время Гюрд начал ходить к нам в дом.
— А вы его не любили?
Мило удивленно посмотрел на меня.
— Нет, — сказал он, — не любил. Не мог привыкнуть видеть этого типа между мамой и мной… Он не переставал преследовать меня. Называл меня по-английски «боевая машина», потому что знал, что меня это бесило.
— Не говорил он, что вы ни на что не годны?
— Да, говорил, но не при мне, потому что я сунул бы ему кулак под нос.
Мило пнул ногой коврик у кровати.
— Пожалуй, — пробормотал он, — я не прав. Да, он это говорил, и при мне… С его увечьем… у него руки не хватало… так что он, конечно, ничем не рисковал.
Вот я и слушал, «о чем люди говорят», как того хотел шеф. Я улыбнулся.
— О! Смеяться не над чем, — заворчал Мило.
— Не злитесь. Я думал о том, что к вам не имеет отношения… Продолжайте!
— Что вы хотите, чтобы я еще добавил?.. Я начал всерьез заниматься боксом из-за него… Я ему обязан своим левым ударом. Когда я обрушивал его на подбородок или скулу, мне казалось, что я бил по нему. «Получи! Это от «боевой машины»!»
Теперь я слушал его с удовольствием. Впервые он говорил откровенно.
— А ваша мать?.. Полагаю, она страдала от ваших ссор?
— Безусловно… Но что я мог поделать?
— А она любила его?
— Думаю… да… Когда меня здесь не было.
— Как это?
— При мне он не смел, вы понимаете… Он вел себя как гость… И потом, есть еще кое-что… Когда я говорю вам, что это сложно… Я, я теряюсь!
Он сел на свою кровать, зажав ладони меж колен.
— Я начал зарабатывать много денег, — вновь начал он. — А ему это не нравилось.
— Кому?
— Ему, конечно.
— Да, понимаю.
Но то, что я понимал, я не смел ему сказать. Я представлял себе женщину, которая на протяжении ряда лет не любила грубого и ленивого подростка, столь далекого от того хрупкого и нежного мальчика, которого она выходила. Но подросток стал прекрасным гладиатором, и на этот раз ее взяло за живое. Этот чемпион, который, наверное, получал писем, как эстрадный певец, ее сын!
— Вам много пишут?
Он самодовольно рассмеялся и развел руки.
— Вот такие горы писем!.. Вы же знаете, что такое девчонки! Они все сумасшедшие. Временами я читал их маме. Да, я поддразнивал ее немного!
— А этот развод, как он произошел?
— Не знаю. Это случилось во время моей подготовки к чемпионату во Франции. Я отбыл в провинцию на два месяца… Когда я вернулся, Гюрд уже собрал свои пожитки.
— Но ваша мать, что она-то вам сказала?
— Она сказала мне, что он был злым человеком и она выставила его за дверь.
— И вы не попросили объяснений?
— Нет. У меня были другие заботы. Я получил травму во время боя и довольно трудно выздоравливал. Вам я вполне могу признаться, что я плохо держу удар. Как только число раундов у меня переваливает за шесть, начинаю ощущать боль. Мама ухаживала за мной. Мы, как влюбленные, отправились в путешествие по Испании, и вопрос о Гюрде больше никогда не вставал между нами.