Хитрость
Шрифт:
Когда она подошла, я встала, не зная, что сказать матери. Она остановилась передо мной и кивнула метрдотелю, который тихо поблагодарил ее и отошел. Звон посуды и голоса других посетителей исчезли, когда напряжение в моей груди усилилось.
На моих глазах маска совершенства Аделаиды Фицджеральд разлетелась вдребезги. Тревога, беспокойство, возможно, даже любовь исказили ее обычное выражение лица. Фасад, который она носила большую часть моей жизни, упал на пол, осколки безупречности разлетелись на миллион кусочков, когда она обняла меня, сжимая мои плечи с большим волнением, чем я могла припомнить.
Я не двигалась и не отвечала взаимностью. Я была парализована и ошеломлена.
Я была морально готова встретить ее холодность. Я была готова наслаждаться своей победой, оставшись в колледже с возможностью жить в Нью-Йорке, и все это без ее или Алтона помощи. Но сейчас все было по-другому. Женщина, прижимавшаяся ко мне посреди Манхэттенского холла высоко над городом, была моей мамой. Слезы покалывали мои идеально накрашенные глаза, когда мои руки нашли свой путь вокруг ее дрожащих плеч, пока она тихо плакала.
Наконец она отстранилась, все еще держа меня за руки, и посмотрела на меня. Это было не то сканирование несовершенств, к которому я привыкла. Ее голубые глаза блестели от слез. Она смотрела мне в глаза, действительно смотрела.
– Александрия, я люблю тебя.
Я не могла говорить, могла только кивнуть, когда мы обе судорожно вздохнули и сели.
– Могу я для начала предложить что-то из бара?
Мы обе повернулись к официанту, который либо наблюдал за нашим публичным срывом, либо волшебным образом появился из воздуха.
– Да, – ответили мы одновременно.
Наши глаза снова встретились, щеки порозовели.
– Могу я предложить вам "Кровавую Мэри"?
– Звучит заманчиво, – сказала мама. – Александрия?
– Да, спасибо.
Она потянулась к моей руке.
– Дорогая, ты прекрасна. Я так беспокоилась о тебе, о том, как ты будешь жить.
Негодование, которое я таила всю прошлую неделю, вернулось через эмоции. Я старалась говорить тихо.
– Ты не настолько волновалась, чтобы помешать Алтону украсть мой трастовый фонд.
– Ты действительно собираешься начать с обвинений? Я проделала весь этот путь, чтобы увидеть тебя и твой колледж, а ты сразу берешь меня за горло?
Мой колледж? Как будто это был второй класс в академии, и я собиралась показать ей украшение из папье-маше, которое сделала.
Я выпрямилась и разгладила салфетку на коленях.
– Мне жаль, мама. Возможно, нам стоит обсудить прекрасный вид. Видела Эмпайр-Стейт-Билдинг вон там?
Она поджала губы.
– Это трудно для меня.
– Для тебя? Оставить меня, последнюю из Монтегю, без гроша в кармане на улицах Нью-Йорка трудно — для тебя?
– Дорогая, мы никогда не думали, что ты уйдешь. Это было твое решение. У тебя есть дом. Тебе не нужно быть на улицах Нью-Йорка. – Она наклонилась вперед. – Ты ведь не на улице, дорогая?
Официант поставил наши напитки. Несомненно, почувствовав тон нашего разговора, он благоразумно удалился, не сказав ни слова.
– Нет, и ты права. Это было мое решение — мой выбор. Я выбрала жизнь вдали от Саванны, где я и счастлива.
– Ты могла бы быть счастлива в Саванне, – ответила она.
– Как ты?
Она расправила плечи.
– Я не понимаю, почему ты продолжаешь говорить такие вещи, почему бросаешь мне это в лицо. Разве ты не понимаешь, что я сделала все это для тебя? Ты, Александрия Чарльз Монтегю Коллинз. Я сделала это ради тебя.
Я закрыла глаза и сделала глоток "Кровавой Мэри". Он был терпким и крепким, заставляя мое горло сжиматься, пока огонь пробирался к животу. Прежде чем его действие смогло заглушить боль в сердце, я сделала еще один глоток.
– Перестань.
– Перестань?
Она помешивала напиток большим стеблем сельдерея. Может это то, что я должна была сделать. Клянусь, я пила чистую водку.
– Да, прекрати. Если ты терпишь Алтона и живешь под его каблуком ради меня, прекрати.
После длинного глотка она заговорила. Ее тон был странным, как будто она рассказывала мне сказку на ночь. Не то чтобы я когда-нибудь помнила, как она это делала. Я хотела спросить о Джейн, но ее слова привлекли мое внимание.
– Твой отец очень любил тебя. Он не испытывал ко мне тех же чувств.
Я уставилась на нее, оглушенная ее непривычной честностью.
– Он хотел оставить меня, оставить Монтегю, компанию и поместье. Он ненавидел все, что с этим связано, как и ты.
Что-то в этом печальном заявлении вселило в меня надежду. Возможно, я была больше похожа на своего отца, чем когда-либо думала.
– Он не хотел оставлять тебя. Он сказал мне, что возьмет тебя с собой. Ты была всем, о ком он заботился. Ему не нужны были ни деньги, ни имя, ни статус. Только ты.
Я вытерла слезу, которую сама не знала, что пролила.
– Но у него не было шанса?
Она покачала головой.
– Нет.
В голову пришла новая мысль. Он хотел уйти, а потом умер. Моя кожа покрылась мурашками.
– Он был…? Его несчастный случай…?
Я не могла заставить себя задать вопрос, от которого у меня внутри все сжалось, вопрос, над которым я никогда раньше не задумывалась.
– Полиция провела тщательное расследование. Не было никаких признаков вмешательства или преступления.
– Значит, подозрения все же были? Иначе зачем было бы проводить расследование?