Хитрости эльфийской политологии
Шрифт:
Не скажу, что это было страшно. Испугаться я не успел. Но веселого тоже было мало. На тропинке позади меня стояло — нет, лежало, — и снова не то, ползло нечто. Верхняя часть туловища было вполне себе человеческим, но ног и всего остального, что должно быть у порядочного хомосапиенса не наблюдалось, зато вместо них был толстенный чешуйчатый хвост. Наверное, именно такими древние греки и римляне представляли себе ламий, наполовину женщин, наполовину змей. В моем случае существо было явно мужского пола. Конечно, ни о каких первичных половых признаках и речи не шло, но
— Я сейчас все объясню, — поспешил заговорить до того, как он соберется меня прибить за издевательство над ребенком. Но змей, только и успел вздыбить перепончатый гребень, нахмурить темно-зеленые брови под цвет волос, и продемонстрировать весьма внушительный оскал, когда открыл рот, чтобы высказаться. Голос, раздавшийся из-за его спины, никак не мог принадлежать Нике, потому что явно был мальчиковым и мальчик этот был непроходимо юн.
— Не надо, господни Ефиминисюкирус, он хороший.
Змей резко перевернулся лицом к говорившему, при этом чуть не сбив меня своим хвостом, на конце которого, неожиданно для себя, я обнаружил погремушку, как у гремучей змеи. Однако. Пока я приходил в себя от этого открытия и размышлял, ядовит данный индивид или только притворяется. Кажется, я слышал байку про неядовитую змею, которая вполне успешно маскируется под гремучую. Со стороны змея раздался изумленный возглас. Разумеется, я сразу забыл про все, о чем размышлял. И вскинул голову, чтобы посмотреть, что же там все-таки произошло, и кто это за меня так вовремя вступиться вздумал.
Это был мальчик лет шести-семи. Одним словом первоклашка в опрятном костюме школьника из плотной синей ткани и с нашивкой на рукаве в виде книги раскрытой книги, из-за которой вставало солнце. Похоже, с перепуга малыш считал самые ранние мои воспоминания. Любопытно. Это уже попахивает какой-то особой телепатией. Ир говорил, что это их природная магия, как у драконов или тех же ифритов. Такое даже крестик мой заблокировать не в силах. Пока я разглядывал малыша, про себя размышляя, на самом ли деле он мальчик или все же девочка, сменившая пол в мерцании, змеехвост быстро пришел в себя и стремительно повернул ко мне. Уловив его движение, поднял глаза и в очередной раз поддался порыву.
— Давайте, вы потом меня убьете, я еще не закончил, — сказал строго и решительно, как мог. И снова повернулся к малышу, очень надеясь, что по горячим следам будет проще сделать то, что я собирался. — Верни, — потребовал, протягивая к нему руку. Очевидно, что я имел в виду крестик, который вовсе не пропал в никуда, как могло показаться, а очутился на шее мальчишки поверх школьной курточки.
— Нет! — отчаянно запротестовал тот и помотал головой, сжимая в кулачке крестик. — А если я снова засну?
— А вы спите? — спросил его, шагнув ближе.
Мальчишка кивнул.
— Я думал, ты мне снишься. Но потом увидел, что остальные тебя не замечают, и решил рассмотреть поближе.
— Поэтому привлек мое внимание искрами?
— Искрами? — он немного расслабился и поднял глаза, но артефакт сжимал все так же крепко.
— Я видел, как в воде, которой был ты, появились сиреневые искры.
— Нет. Никакой водой я не был! — запротестовал малыш. На что я взглядом указал ему за спину, где точно так же, как он некоторое время назад, журчал такой же фонтанчик. Мальчишка заозирался.
— Так это что, все мы?
— Когда ты перевоплотился, что не знаешь, что есть такая опасность? — не выдержала Ника, — Нас же всех сюда с малолетства на экскурсии водят!
В ответ на эти её слова к одному из камней заграждения из-за которого мы с малышом выбрались, потянулся змеиный хвост и ловко перевернул его. Оказывается, с одной стороны выбивается имя, с другой, той, что камень лежит на земле, ставится дата развоплощения ребенка.
— О! — выдохнула Ника изумленно. Я же с помощью переводчика прочитал какой-то совершенно непонятный мне набор слов, но кроме цифр и названия месяца ничего не разобрал. Да и понятие эры в халярском контексте мне было малоизвестно.
— Это было очень давно, — в ответ на мой взгляд пояснил хвостатый. Как звали товарища Пестрого в этом мерцании я так и не узнал, поэтому был вынужден называть его обычным именем, не полным, конечно, я бы задолбался его выговаривать, но хотя бы по прозвищу.
— Но он сразу, несмотря на этот необычный вид, назвал вас по имени.
— Просто только господин Ефимисюкирус может создавать такие многоуровневые мерцания, вот я и подумал, что это он, — принялся оправдываться маленький мерцающий.
— То есть тогда вы уже были учителем?
— Был, но начинающим.
— Это было за несколько восьмилетий до Северного Затмения, — вклинилась Ника, предлагая для меня более знаковую точку отсчета. О той битве между темными и светлыми, окончившейся с появлением мерцающих, я был уже достаточно наслышан, чтобы хотя бы приблизительно прикинуть, сколько Фиме на самом деле лет. Интересно, как он выглядит сейчас без мерцания? И как будет выглядеть Ир в его же возрасте?
— А что это? — заинтересованно покрутил головой малыш, переводя взгляд в меня на Нику.
Все ясно, что ничего не ясно. Раз он говорит, что спал и видел сны, так еще и был в них не один, то…
— Кто это остальные? — спросил я у него негромко.
— А?
— Ты сказал, что остальные меня не замечали.
— А! — просиял ребенок, — Так я ведь не дин сплю. Мы все вместе… — и осекся. Принялся озираться по сторонам. Потом как-то спал с лица и потерянно пробормотал, — А во сне тут трава и цветы, а вместо камней беседки.
— И каждый из вас живет в такой беседке?