Хитроумные обманщики
Шрифт:
По всему видно, что Бенкендорф посвящен в ее «успехи» и осведомлен о ее «заслугах» в прошлом, Поэтому она не особенно задерживается на том, что было, лишь вкратце напоминает об этом. Ей важно объясниться по поводу настоящего момента. Прежде всего о пребывании в Варшаве и Дрездене. Впрочем, о своих достижениях в Варшаве она говорит всего одной фразой: «Витт вам расскажет о всех сделанных нами открытиях».
Главное для нее рассеять заблуждение о целях ее поездки в Дрезден. Не таясь (ей ли опасаться шефа жандармов, которому она не первый год служит), Каролина открыто заявляет, что отправилась в Дрезден по заданию Витта, который
Уже говорилось о том, что удалось Собаньской в Дрездене: раскрыть планы эмигрантов, их тайные связи с родиной, выявить имена патриотов, готовившихся к действиям на территории Польши.
Все это она подтверждает в письме, сожалея лишь, что стала жертвой недоразумения, а может быть, и навета.
С подобострастием верной служанки она просит если не о справедливости, то о снисходительности, умоляет Бенкендорфа содействовать тому, чтобы монарх, преданность которому — ее вторая религия, сменил гнев на милость. «Я более чем несправедливо обвинена, — сетует она, — и это несчастие не в первый раз со мной случается».
Понимая, что они с Виттом повязаны одной веревочкой и что без него она ничто, Каролина уверяет, что дорожит в мире лишь им одним. «Мои привязанности, мое благополучие, мое существование, — все в нем, все зависит от него». Как всегда, у нее трудно понять, то ли она лицемерит, то ли говорит правду. Впрочем, этот пассаж в письме скорее всего рассчитан на то, чтобы продемонстрировать ее отношения с Виттом — мол, это не случайная связь, а чуть ли не сама любовь. Все дело будто лишь в том, что кем-то эти отношения были «недостойно искажены».
Таков этот документ, продиктованный отчаянием опальной агентки, и потому, должно быть, столь откровенный. В другое время Собаньская поостереглась бы так саморазоблачаться. В конце концов, она могла бы и промолчать, безропотно подчиниться воле монарха. Никто ее, как говорится, не тянул за язык. Но в том-то и дело, что она была уязвлена в своих лучших верноподданнических чувствах — несправедливость и побудила высказаться так искренне.
По всей видимости, Бенкендорф не внял просьбе Собаньской. Поздно было хлопотать об отмене решения монарха, да и опасно. Лучше потерять одного агента, чем испытывать самолюбие царя, уже принявшего решение.
Однако возникает вот какой вопрос. Мог ли Николай не знать о секретной работе Собаньской?
Агентурная деятельность Собаньской, в провокационных целях выдававшей себя за противницу самодержавия, велась настолько умело и тонко, была так законспирирована, что даже высшие сановники и сам Николай вполне могли подозревать ее в политической неблагонадежности.
Возможно и другое. Что, если фон Фок и Витт просто-напросто не спешили с раскрытием источника сведений, которыми они пользовались в целях собственной карьеры? Известно, что «в секретных сообщениях Витт не указывал имен своих агентов». Существовало положение,
Но как бы ни было, Каролине пришлось подчиниться распоряжению Его Величества и покинуть Варшаву. Ей надлежало тотчас отправиться в свое имение Ронбаны-мост, заброшенную украинскую деревеньку.
По дороге туда Каролина остановилась у сестры в Минске, где надеялась дождаться ответа на свое письмо Бенкендорфу.
Более ста лет письмо это пролежало в секретной папке царского архива и только в начале тридцатых годов нашего столетия было извлечено оттуда на беду репутации Собаньской и к нашей радости — мы радуемся всякой находке, проливающей свет на отношения Пушкина с его современниками.
Что касается ответа на ее послание, то он до нас не дошел, хотя, возможно, и был написан (на обнаруженном ее письме есть пометка о том, что 4 декабря 1832 года Бенкендорф ей ответил).
Кающаяся грешница
В заброшенной где-то на Подолии и запорошенной снегом деревеньке Каролина размышляла над тем, сколь несправедливо обошлась с ней судьба. Не иначе как действует проклятие, на которое когда-то мстительная прабабка обрекла весь род Ржевуских. И она, Каролина, жертва этого проклятия. Ей кажется, что до конца своих дней не покинет она тишины и одиночества деревенских просторов. Лишь иногда навещает она Погребище да наездами бывает в шумном Киеве.
В уединении ее изредка посещают знакомые, соседи-помещики, к ней приезжает виттовский адъютант-капитан С. X. Чиркович, которого она знала еще по Одессе и Варшаве.
Родом серб, офицер австрийской армии, Степан Христофорович Чиркович перешел на русскую службу, где перед ним открылась возможность карьеры.
В проклятом одиночестве, оторванной от светской жизни Каролине начинает казаться, что этот офицер мог бы составить ее счастье. Она понимает, что теперь на Витта надежды нет совсем. Судьба их развела, и все реже она получает от него письма. Ей ясно, что, испугавшись лишиться карьеры, ее бывший обожатель спасовал, решил пожертвовать своей возлюбленной.
Что ж, пора ей всерьез подумать о своем будущем. Чем, в самом деле, не муж этот Чиркович, подумывает она, — представителен, удостоен золотой сабли самим государем, кавалер орденов и главное, по слухам, богат. За неимением лучшего и этот подойдет. Тем более что он без ума влюблен и обещает быть верной ей опорой и защитой. Есть, правда, у него недостаток — чересчур набожен. Черта эта была у него действительно столь развита, что даже ей, обычно не пропускавшей мессы и соблюдавшей все обряды веры, она кажется чрезмерно преувеличенной. Но зато это человек с рыцарским характером.
Словом, подумав, взвесив все «за» и «против», Каролина дала согласие быть женой отважного воина.
Наконец-то Лолина взялась за ум, — вздохнул с облегчением клан Ржевуских и поспешил снять затянувшийся бойкот. Одному только Бальзаку, узнавшему о перемене родных к Лолине, все это кажется крайне неестественным: «Ранее ты утверждала, — пишет он Эвелине, — что твоя сестра Каролина — самая опасная из всех женщин, а теперь ты считаешь ее настоящим ангелом. Дело, которое намеревается совершить этот ангел, я считаю отчаянной глупостью». И предсказывает, что брак с Чирковичем «будет очень несчастливым».