Хижина на холме
Шрифт:
Еще давно вместе с бедным Джеми Алленом Мод посадила тут кусты сирени, и теперь они пышно разрослись.
Вилугби подошли к этим кустам, и вдруг Роберт вздрогнул; за ними послышались чьи-то голоса. Роберт хотел уже сказать, чтобы их оставили одних, но Мод его остановила.
— Подожди, Роберт, — сказала она, — мне, по-видимому, знаком этот голос: я как будто когда-то давно слышала его.
— Право, Ник, ты только и годишься снимать скальпы, — говорил кто-то с сильным ирландским акцентом. — Смотри, вот тут могила его чести, тут покоится моя добрая госпожа, а тут мисс Белла…
— А где же сын? Где вторая дочь? — спросил другой голос.
— Они здесь, — ответил Роберт, раздвигая кусты. — Я — Роберт Вилугби, а вот моя жена, Мод Мередит.
Мик вздрогнул и хотел схватить ружье, а индеец как бы окаменел. То был Ник.
Несколько минут все молча смотрели друг на друга.
Роберт и Мод еще дышали здоровьем и свежестью. Мик сильно постарел, обрюзг от вина. Лицо его было испещрено шрамами, полученными в битвах с индейцами; правительство выдавало ему небольшой пансион, заслуженный тяжелым трудом и ранами — трофеями его боевых подвигов.
Тускарор изменился еще сильнее. Выцветшие глаза смотрели из-под седых бровей уже не так дико, как в былые годы. Он тревожно посмотрел на капеллу.
В эту минуту оттуда вышел Вудс и со слезами бросился к своим бывшим воспитанникам. Он один оставался пустынником в заброшенной «Хижине на холме», и все труды свои полагал на то, чтобы обратить Ника в христианство, помня, как индеец отважно защищал его покойных друзей.
— Подойдите сюда, Вилугби, — сказал капеллан, — мне надо сообщить вам тайну.
Они отошли. Мод молилась на могилах, а Ник стоял, склонив голову; грудь его высоко поднималась от волнения: он знал, какую тайну разумел старый священник.
Скоро Вудс и Роберт вернулись к остальным. Лицо Роберта было пасмурно, брови его грозно сдвинулись. Капеллан сообщил ему, кто был виновником смерти капитана, но умолил Роберта простить Ника. Вилугби обещал ему, хотя и скрепя сердце. На индейца он взглянул с отвращением.
— Николай, я все рассказал ему! — сказал Вудс индейцу.
— Как! Он знает? — воскликнул тот, вздрогнув.
— Да, Вайандоте, — ответил Роберт, — и мне очень горько было слышать это.
Ник казался страшно взволнованным. Он взял томагавк, подал его Роберту и сказал:
— Ник убил капитана, убейте Ника!
Ожидая удара, он скрестил руки и наклонил голову.
— Нет, Вайандоте, — ответил Роберт с дрожью в голосе, — пусть Господь простит тебя, как я тебя прощаю!
Ник улыбнулся кроткой улыбкой, схватил руки Роберта и прошептал в умилении:
— Бог прощает!
Старое тело его не выдержало душевного потрясения, и седой тускарор упал замертво на могилу капитана.
«Хижину на холме» унаследовал Вудс. Она послужила для него убежищем на остаток дней его.
Он с таким усердием старался над обращением Ника, а теперь, когда старый индеец умер, он обратил свою миссионерскую деятельность на Мика, суеверия которого представлялись ему почти в такой же мере губительными, как язычество дикаря. Мик решил провести остаток дней своих на скале.
Сэр Роберт и леди Вилугби провели в долине месяц.
Ника похоронили в лесу. В день своего отъезда Вилугби посетили обе могилы. Мод плакала над ними целый час; потом муж взял ее за талию и, тихонько уводя, говорил ей:
— Они на небе, моя дорогая Мод. Они с любовью смотрят оттуда на тех, кого любили и оставили на земле. Вайандоте жил в привычках и нравах своего народа, но умер, по счастью, явно осененный божественной благодатью Он был безжалостен в своем мщении, но он помнил и ценил доброту моей матери и пролил свою кровь за нее и ее дочерей. Без него моя жизнь была бы лишена твоей любви, моя бесценная Мод. Он не забыл благодеяния, но не мог простить и обиды.