Хижина
Шрифт:
— Нет ничего лучше.
Все засмеялись, после чего снова принялись деловито передавать друг другу блюда и накладывать себе еду. Пока Мак ел, он прислушивался к разговору этих троих. Они болтали и смеялись, словно старинные друзья, которые знают друг друга до кончиков ногтей. Он завидовал их беспечному и в то же время исполненному почтительности разговору и пытался представить, каково было бы вот так же беседовать с Нэн или с близкими друзьями.
И снова его поразили чудесность и невероятная абсурдность этого момента. Он мысленно перебирал разговоры, в которые вовлекали
Полет его мысли набирал скорость. Ничего подобного не могло происходить на самом деле. Он закрыл глаза и постарался отвлечься от звучащих рядом голосов. Внезапно наступила мертвая тишина. Он медленно приоткрыл один глаз, наполовину готовый к тому, что сейчас окажется дома. Но вместо этого увидел, что Папа, Иисус и Сарайю внимательно смотрят на него и глуповатые улыбки словно приклеились к их лицам. Он даже не пытался им ничего объяснить. Он знал, что они все понимают.
Тогда он указал на одно из кушаний и спросил:
— Можно мне попробовать вот это?
Разговор возобновился, и на этот раз он внимательно слушал. Но снова ощутил, что его уносит куда-то. Чтобы устоять, он решил задать вопрос.
— Почему вы любите нас, людей? — Ему стало понятно, что он не сформулировал вопрос как следует. — Ну, то есть я хочу понять, почему вы любите меня, когда мне нечего дать вам взамен?
— Если задуматься о том, — заговорил Иисус, — какая невероятная свобода заключена в осознании того, что ты ничего не можешь дать нам, по крайней мере, ничего такого, что можно добавить или забрать у тех, кто мы есть… Подобное знание снимает всякие запреты.
— А ты любишь своих детей больше, когда они ведут себя хорошо? — прибавила Папа.
— Нет, все эти доводы я понимаю, — Мак помолчал. — Однако я ощущаю себя более реализованным, потому что они есть в моей жизни, а вы?
— Нет, — сказала Папа. — М ы уже полностью реализованы внутри самих себя. Но вы созданы для того, чтобы жить в сообществе, и в то же время созданы по нашему образу и подобию. Так что для вас испытывать подобные чувства к своим детям или к чему-нибудь, что «делает богаче», в высшей степени естественно и правильно. Не упускай из виду, Макензи, что я не человеческое существо, по самой своей природе нечеловеческое, несмотря на то что мы решили провести эти выходные с тобой. И полностью человек в Иисусе, но при этом я нечто совершенно иное по своей природе.
— Ты же знаешь, ну конечно ты знаешь, — произнес Мак извиняющимся тоном, — что до сих пор я только и мог придерживаться этой точки зрения, но потом сбился, и в мозгах у меня просто каша…
— Я понимаю, — заверила Папа. — Ты не можешь представить перед своим мысленным взором то, чего не можешь испытать наяву.
Мак секунду подумал над ее словами.
— Наверное, так… Но как же… Вот видишь? Полная каша!
Когда все отсмеялись, Мак продолжил:
— Вы знаете, насколько я благодарен вам, однако за эти выходные вы отправили на помойку почти все, что я знал. Что мне делать, когда вернусь домой? Чего вы ждете от меня теперь?
Иисус с Папой повернулись к Сарайю, которая подносила ко рту вилку с наколотым на нее куском. Она медленно положила вилку на тарелку и ответила на смущенный взгляд Мака.
— Мак, — начала она, — ты должен простить этих двоих. Люди имеют тенденцию изменять язык, подгоняя его под нужды своей независимой жизни и необходимости действовать. Поэтому, когда я слышу речь, искаженную людьми в угоду правилам, ставшим важнее жизни с нами, мне трудно промолчать.
— Как и должно быть, — прибавила Папа.
— Но что же именно я сказал? — спросил Мак, преисполненный любопытства.
— Мак, доведи дело до конца. Мы можем говорить, пока ты жуешь.
Мак понял, что он и сам застыл с вилкой, не донесенной до рта. Он с благодарностью сунул в рот кусок, а Сарайю начала объяснять. Говоря, она словно парила над стулом и переливалась бесчисленными оттенками и полутонами, и вся комната наполнилась слабым дуновением ароматов, от которых кружилась голова.
— Позволь мне ответить, начав с вопроса. Зачем, как ты думаешь, мы пришли с Десятью Заповедями?
И снова Мак замер с недонесенной до рта вилкой, но все-таки сунул в рот то, что на ней было, размышляя, как лучше ответить Сарайю.
— Полагаю, по крайней мере, так меня учили, что это набор правил, которым, как вы ожидаете, люди станут подчиняться, чтобы жить праведной жизнью и заслужить ваше милосердие.
— Если бы это было так! Но это не так, — продолжала Сарайю. — А сколько в таком случае людей сумело бы жить достаточно праведно, чтобы заслужить наше милосердие?
— Не слишком много, если эти люди похожи на меня, — сказал Мак.
— На самом деле получилось лишь у одного, у Иисуса. Он не только подчинялся букве закона, но еще и полностью реализовал его дух. Но пойми вот что, Макензи: чтобы сделать это, ему пришлось целиком и полностью положиться на меня.
— Но тогда зачем же вы пришли с Заповедями? — спросил Мак.
— Мы хотели, чтобы вы перестали стараться быть праведными сами по себе. Это было зеркало, показывающее, насколько грязно ваше лицо, когда вы ведете свою независимую жизнь.
— Но я уверен, вы знаете, что многие, — ответил Мак, — считают, что ведут праведную жизнь, следуя этим самым положениям.
— Разве можно вымыть лицо с помощью зеркала, которое показывает тебе, как ты грязен? Нет никакого милосердия и прощения в правилах, даже за одну-единственную ошибочку. Вот почему Иисус совершил свой подвиг для вас, и никакие правила уже не имеют над вами власти. И тот Закон, который некогда содержал невозможные требовании, начинающиеся с «Не…», на самом деле превратился в обещание, которое мы исполнили в вас.
Она теперь пульсировала, все в ней вздымалось и двигалось.
— Но не забывай, что если ты проживаешь свою жизнь сам по себе, независимо, это пустое обещание. Иисус лишил силы требования закона, он больше не может обвинять или приказывать. Иисус одновременно является обещанием и его исполнением.