Хлеб с ветчиной
Шрифт:
Джимми медленно повернул Быстроного и повлек к выходу. Это было нудное и мучительное путешествие. До меня доносился полуплач-полустон Быстроногого:
— Я убью его… Я убью его…
Наконец Джимми открыл дверь, и они вышли.
Белокурая хозяйка и два филиппинца все еще были в вестибюле и разглядывали меня. Я стоял босой, небритый, нестриженый и нерасчесанный. Расческу я брал в руки один раз в день — утром, и больше уже не заботился о своей прическе. Все учителя физкультуры всегда донимали меня из-за моей осанки.
— Расправь плечи! Что ты уставился в землю?
Я никогда не заботился о внешнем виде. Моя, некогда белая, футболка была заляпана вином, кровью, блевотиной, пестрела дырами, прожженными сигаретами и сигарами. К тому же она была мне мала, выставляя на обозрение живот до пупка. А брюки были узкие и не доставали до щиколоток.
Троица разглядывала меня, а я их.
— Эй, ребята, поднимайтесь ко мне, выпьем по чуть-чуть!
Двое маленьких человечков усмехнулись в ответ. Хозяйка, похожая на увядшую Кэрол Ломбард, выглядела бесстрастной. Все называли ее мисс Канзас. Могла ли она полюбить меня? Мисс Канзас носила розовые туфли на высоком каблуке и черное в блестках платье, которое излучало целый рой крохотных искорок света. Искорки метались по всему вестибюлю, шастали по моим босым ногам. Величественные груди мисс Канзас простые смертные не достойны были даже видеть — они предназначались для королей, диктаторов, правителей и филиппинцев.
— У кого-нибудь есть закурить? — спросил я сверху. — У меня кончились сигареты.
Темнокожий малый, стоящий по одну сторону с божественной мисс Канзас, сделал легкое движение рукой в сторону кармана на своем пиджаке, и в пространстве вестибюля возникла яркая пачка Кэмел. Так же искусно он перехватил ее в другую руку. Неуловимый щелчок пальцем по дну пачки выбил из нее сигаретку — стройную, желанную, единственную и доступную.
— О, черт! Ну, спасибо!
Я устремился вниз по лестнице и промахнулся мимо ступеньки, но ухватившись за перила, мне удалось устоять. Сосредоточившись, я осторожно спустился в вестибюль. Неужели я уже напился? Подойдя к маленькому парню, держащему пачку, я слегка поклонился, вытянул сигарету, подбросил ее, подхватил другой рукой и сунул в рот. Филиппинец остался безучастен, усмешка слетела с его лица, еще когда я спускался по лестнице. Прикрывая ладонью пламя спички, он дал мне прикурить.
Я затянулся, выпустил дым и спросил:
— Послушайте, давайте все вместе подымемся ко мне и пропустим по паре стаканчиков?
— Heт, — сказал парень, который угостил меня сигаретой.
— Почему нет? Поймаем по моему приемнику Бетховена или Баха! Я же учусь, вы знаете. Я студент…
— Нет, — повторил другой коротышка.
Я крепко затянулся и глянул на Кэрол Ломбард-мисс Канзас и снова обратился к двум друзьям:
— Она ваша. Я не хочу ее. Просто посидим, выпьем вина в старой доброй комнате номер пять.
Ответа не последовало. Я продолжал стоять, слегка покачиваясь на каблуках, видно, внутри меня виски и вино вступили в противоборство. Сигарета свободно свисала с моих губ, пока я выпускал дым тоненькой струйкой.
Я помнил о стилетах. За недолгое время моего проживания в филиппинском районе я уже дважды
— Ладно, друзья-товарищи, — сказал я, — не больно-то и надо. Я выпью один… — повернулся и стал подниматься по лестнице.
— Мистер Чинаски, — послышался голос мисс Канзас.
Я обернулся и посмотрел на хозяйку, прикрываемую с флангов моими маленькими друзьями.
— Ложитесь спать. Если вы снова будете нарушать общественный порядок, я позвоню в полицию.
Я отвернулся и продолжил свое восхождение.
Нигде нет подлинной жизни, ни в этом местечке, ни в этом городе, во всем этом тоскливом существовании…
Дверь в мою комнату была открыта. Я вошел. В бутылке вина оставалось на треть.
Может быть, в шкафу есть еще бутылочка?
Я заглянул в шкаф. Бутылки не было, но повсюду валялись смятые купюры. Среди грязной пары дырявых носков затесалась двадцатка; на воротнике мятой рубашки висела десятка, еще две покоились на старой куртке. Весь пол был усыпан деньгами.
Я собрал выигрыш, положил в карман своих узких брюк, вышел из комнаты, запер дверь и направился в бар.
55
Через пару дней заявился Беккер. Адрес могли дать мои родители или он вычислил его в службе занятости колледжа, где в разделе «неквалифицированная работа» рядом со своими координатами я написал: «Сделаю что угодно, честными и иными путями». Никто не откликнулся.
Беккер сел на стул, и я налил ему вина. Он был в форме морского пехотинца.
— Я вижу, они тебя тоже обработали, — сказал я.
— Я потерял работу на Вестерн-Юнион. Больше ничего не оставалось.
— Так ты не патриот? — удивился я.
— Да какого черта.
— Почему морская пехота?
— Я наслышан про их лагеря для новобранцев. Хочу попробовать, выдержу или нет.
— Выдержишь.
— Посмотрим. Говорят, там собираются настоящие психи. Они почти каждую ночь выясняют отношения между собой. Их никто не останавливает, и они бьются чуть ли не насмерть.
— Мне это нравится.
— Присоединяйся.
— Не получится. Ломает рано вставать и все делать по распорядку.
— А как ты собираешься жить?
— Не знаю. Когда деньги закончатся, пойду к бродягам.
— Есть же еще чудаки.
— Они повсюду.
Я налил Беккеру еще вина.
— Правда, есть одна проблема, — поделился он, — не будет времени, чтобы писать.
— Ты все еще хочешь стать писателем?
— Конечно. А ты?
— Хотел бы, но это невозможно.
— Хочешь сказать, что ты не слишком хорош для этого?
— Нет, они слишком плохи для этого.
— Кто они, кого ты имеешь в виду?