Хлыст
Шрифт:
Большие символические системы — античное дионисийство, апокалиптическое христианство, русское хлыстовство — сливаются в своем кружении. Они эквивалентны друг другу и более простым вещам, потому что проста сама первичная реальность: «простонародное детское небо земли». Небесные силы связаны с народом с одной стороны, с детством с другой стороны; и сходное описание дается искусству: «Низкое близкое небо земли» [1971] . Многообразие дискурсов является следствием их соподчиненности другой, недискурсивной реальности. Дискурсы усложняются и умножаются лишь для того, чтобы вернуться к исходной простоте. Сам текст является лишь еще одним способом сказать о той же реальности, столь же неполным, как и остальные; текст сам является метафорой и потому равноправен любой из метафор, которые в нем содержатся. В тексте содержится, однако, нечто более ясное, эффективное и безусловное, чем другие способы означения. Совместным действием словесных референций создается телесное чувство; оно выполнят роль метафоры высшего уровня, своего рода метаметафоры. В этом своем действии сам текст оказывается аналогичен хлыстовскому радению с его кружениями, пророчествами и толкованиями. Телесный опыт возбуждается для того, чтобы породить поток дискурса, дающий этому опыту интерпретацию внутри того же текста.
1971
Цветаева. Искусство при свете совести — Марина Цветаева об искусстве. Москва: Искусство, 1991, 87.
«Безостановочное центробежное движение» [1972] , по формулировке Светланы Ельницкой, является важнейшим компонентом динамических построений Цветаевой. Кружение давало символический выход из дилемм, накопленных предшествующим поэтическим поколением. Кружение с телесной убедительностью воплощало снятие главных и мучительных оппозиций: физически — соединяя движение с покоем; психологически — соединяя выход из пределов я с равновесием внутри большего пространства, центрированного на том же я; исторически — соединяя жажду перемен с неверием в прогресс. «В неверных отблесках денницы Жизнь кружит, пляшет без стыда», — читаем у Бодлера [1973] . «Все, кружась, исчезает во мгле», — писал Владимир Соловьев.
1972
С. Ельницкая. Поэтический мир Цветаевой — Wiener Slawistischer Almanach, 1990, 30, 131.
1973
Ш. Бодлер. Цветы зла. Стихотворения в прозе. Москва: Высшая школа, 1993, 144 (перевод Эллиса).
У Цветаевой мотив кружения появляется впервые в ее юношеских стихах об Эллисе. Герой назван здесь «святым танцором»; он — «вихрь и смерч, […] водоворот» [1974] . С приходом его «хочется кружиться, Кричать и петь». Как вспоминал Белый, импровизации Эллиса кончались тем, что он «вертелся, как дервиш». Примерно в те же годы, когда Эллис встречался с сестрами Цветаевыми, он заставлял «вертеться» и более почтенных людей, чем Марина и Ася: по словам Белого, под влиянием Эллиса «вертелись» философ Шпет, поэт и дипломат Балтрушайтис. «Однажды был съезд естествоиспытателей. Группу ученых с научного заседания приволокли в частный дом: показать Эллиса; не прошло получаса — завертелись профессора, подкидывая ноги, тряся сединами» [1975] . И Белый тут же намекал на хлыстовскую природу этого любимого Эллисом занятия: «Вся его жизнь в это время — какое-то сплошное радение».
1974
М. Цветаева. Стихотворения и поэмы в 5 томах. New York: Russica, 1980, 1, 156.
1975
А. Белый. Начало века. Москва: Художественная литература. 1990, 60.
Как мы знаем, способ борьбы с Мировым злом у Эллиса был своеобразен. Главное средство сопротивления ему — показ его величия и могущества. Читая Бодлера, Эллис и сам «превращался в какого-то Демона. Всем телом, жестами показывал, как этот демон влезает в него, сжигает легкие и, сотрясая всего его, вызывает в нем преступные желания» [1976] . О демонической природе Эллиса писала и Цветаева: «Он был наш ангел, был наш демон». Эллис с «раскаленным, вурдалачьим, тяжелым ртом» [1977] — первый из многочисленных упырей в ее поэзии. Отсюда вела дорога к тому абсолюту мужского зла, который изображен в Молодце. Вместе со многими современниками Эллис верил в революционное соединение культуры и природы, интеллигенции и народа, «людей последних высот и последних глубин народной души, связанных страшной круговой порукой […] обреченности» [1978] . Метафора круга необходима для изображения этого союза, в котором сольются вековые оппозиции, политические и эстетические. Сама идея показа Зла для того, чтобы его уничтожить, заключает в себе логический круг. Отсюда идут метафоры Цветаевой: в Земных приметах, «круговая порука планет»; в Ремесле, «круговая — Сверху — порука — Крыл» [1979] ; в Искусстве при свете совести, «самое полное определение добра: добра, как круговой поруки» [1980] .
1976
Н. Валентинов. Два года с символистами. Hoover Institution: Stanford, 1969, 156.
1977
Цветаева. Стихотворения и поэмы в 5 томах, 1, 160; «красные губы вампира» вспоминал у Эллиса и Степун (Бывшее и несбывшееся, 211).
1978
Эллис. Русские символисты. Москва: Мусагет, 1910, 274.
1979
Цветаева. Стихотворения и поэмы в 5 томах, 2, 172.
1980
Цветаева. Искусство при свете совести — Марина Цветаева об искусстве. Москва: Искусство, 1991, 84.
Калужский священник Иван Сергеев в начале 19 века сообщал о хлыстах:
Препровождают они праздники свои в беспрестанном […] кружении […] Некоторые из них вертятся по одному на одном месте, как жернов, так быстро, что и глаз их не видно. От такового быстрого стремления волосы на голове поднимаются кверху. На мужчинах рубахи, а на женщинах платы раздуваются как трубы, и происходит от них чувствительный вихрь [1981] .
То же сообщали и о скопцах: «вертятся […] на одном месте весьма проворно […] и скорость оборотов подобна вихрю» [1982] . Так кружились хлысты и в родной для Цветаевой Тарусе. Местный хлыст Павел Амелин показывал на следствии, что быстрое верчение вокруг своей оси и «есть собственно радение» [1983] . Образ хлыстовского кружения входил в литературный дискурс, обретая новые коннотации, но сохраняя экзотическую и национальную определенность. Позднее осмысление этих явлений на необычной границе между хореографией и философией дал Ремизов. В своем Пляшущем демоне он выстраивал единую линию от протопопа Аввакума к Сержу Лифарю, и линия эта — танцевальная. «Танец с земли греет небо». Пляска демона и есть радение, которое становится здесь символом национальной идентичности:
1981
Леонид, архимандрит. Изъяснение раскола, имянуемого христовщина или хлыстовщина — Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских, 1874, 3, 69–70.
1982
Н. Варадинов. История Министерства внутренних дел. 8. История распоряжений по расколу. Санкт-Петербург, 1863, 105.
1983
Д. Г. Коновалов. Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве. Сергиев Посад, 1908, 105.
Танец без музыки — зловеще и сокровенно, чего по-настоящему и смотреть-то не полагается: сап, стон, вздох, истошный выкрик — «когда душа исходит». Радение. […] В «радении» природа пляски, верть и опьянение […] Чаруя, танец уводит в сказку, захлестывает в неправдошный чудесный круг. Без колдовства нет танца. В Русалии, как в сказке, неожиданное становится, как ожидаемое, а невозможное возможным. […] С именем «Русь» начинается пляска. «Русалия» и есть русское плясовое действо. […] Как сновидение, Русалия колдует [1984] .
1984
А. Ремизов. Пляшущий демон. Париж: Издание автора, 1949, 11–13.
Этот радеющий демон не хочет подчиняться ни чувству меры, ни принципу реальности; он, однако, многослойно интертекстуален. Мы имеем дело со знакомыми сочетаниями: пляшущий царь Давид Ветхого Завета; танцующий Заратустра Ницше; кружащиеся на радении хлысты. Демон Лермонтова и Русалка Пушкина хоть не танцевали, а летали и плавали, но придают нарративу конкретный и зловещий сюжет: в обеих поэмах мужская любовь вела к женской смерти. Во всем этом видится суть России — ее кружащаяся, женственная, обращенная на гибель русскость.
Георгий Иванов писал в своем Распаде атома примерно то же, но с меньшим воодушевлением: «Ох, это русское, колеблющееся, зыблющееся, музыкальное, онанирующее сознание. Вечно кружащее вокруг невозможного, как мошкара вокруг свечки. Законы жизни, сросшиеся с законами сна» [1985] . «Кружево кружений. Россия — Рим» [1986] , — писал в стихах 1922 года Константин Вагинов, совмещая упомянутый тут же «хлыстовский дух» с ницшеанской идеей вечного возвращения и с православной мифологией русского Рима.
1985
Г. Иванов. Распад атома. Публикация И. А. Васильева — Литературное обозрение, 1991, 2, 86.
1986
Никольская. Тема мистического сектантства в русской поэзии 20-х годов XX века, 160.
В стихах и эссе Цветаевой кружение приобретает смысл метафоры, выражающей ядро авторской идентичности, ее отношение к Богу, искусству и любимому.
Так вплясываются… (Велик Бог — посему крутитесь!) [1987]В ранних стихах Цветаева писала о себе: «Я — мятежница с вихрем в крови» [1988] . Керенский в час победы у нее тоже «жаркий вихрь» [1989] . Рай по Цветаевой — «круглый рай» [1990] . Братья-архангелы узнаются «в безумном цирковом кругу» [1991] . В Царь-Девице женское влечение имеет такую кульминацию: «И — взыграв как целый град Содом — Закрутилась дымовым столбом!» [1992] Кружится и большевистская красавица Нина в Случае с лошадьми. Лирическая героиня Цветаевой отказывает мужчине так: «Баркасу должно плыть, а мельнице — вертеться. Тебе ль остановить кружащееся сердце?» [1993] Ее собственная любовь в Поэме горы воплощена в той же метафоре: «говорила, что это демон крутит» [1994] .
1987
Цветаева. Стихотворения и поэмы в 5 томах, 3, 72. Это место из стихотворения 1923 года «Так вслушиваются» обычно комментируется ссылкой на ветхозаветный танец Давида перед ковчегом. По слову «крутитесь», по употреблявшейся хлыстами формуле «Бог велик», по датировке этого стихотворения, совпадающей с «хлыстовскими» кружениями Белого в Берлине, вернее думать, что речь идет о хлыстовском обряде.
1988
Цветаева. Стихотворения и поэмы в 5 томах, 1, 98.
1989
Там же, 2, 63.
1990
Там же, 2, 9.
1991
Там же, 2, 39.
1992
Там же, 4, 64.
1993
Там же, 2, 242.
1994
Там же, 4, 163.
Идея уточняется, и важным становится именно такое сочетание вихря и столбняка, вращательного движения с отсутствием линейного перемещения: «Над Петербургом стояла вьюга. Именно — стояла: как кружащийся волчок — или кружащийся ребенок — или пожар»— так начинается очерк о Кузмине [1996] . «Вещие вьюги кружили вдоль жил», — сказано о Блоке [1997] . В стихах 1918 года есть многоуровневая конструкция: «Мракобесие. — Смерч. — Содом» [1998] . Идея кружения связывается с национальной трагедией:
1995
Там же, 4, 167.
1996
М. Цветаева. Избранная проза в 2 томах. New York: Russica, 1979, 2, 131.
1997
Цветаева. Стихотворения и поэмы в 5 томах, 2, 47.
1998
Там же, 73.