Хльюи. Северный ветер
Шрифт:
– Да, эта светская дурочка боится потерять свою аристократическую бледность, - с некоторой долей презрения согласилась я.
– Вам бы брать пример с госпожи Кадди, а вы как сельская девка по ручьям плещетесь, да солнцу всю себя на рассмотрение отдаете. Где же это видано, чтобы графские дочери как чернь ходили смуглыми…
– Когда проснётся Кадди, не говори ей, где я, няня, - я пропустила мимо ушей привычные порицания старой воспитательницы и, скинув с себя верхнее платье, убежала босиком к ручью в одних нижних панталошках и кружевной сорочке. Здесь, вдали от человечества я могу не бояться быть замеченной недобрым глазом. Поскольку, кроме моих личных служанок в округе есть разве что престарелая семья, что следит за усадьбой моего батюшки в отсутствие хозяев. И ручей находится точно так же в отцовских угодьях. Ближайшие деревни далековато отсюда. Так что… только я, моё уставшее от жары тело и прохладная вода ручья со стремительным течением. Наверное, будь здесь озеро или пруд, то вода не давала бы облегчения, прогревшись и возможно закипев от жары. А ручей берет своё начало в бурной реке где-то далеко в горах, которые отсюда видны неясными силуэтами на горизонте. Река гораздо восточнее поместья, уходит куда-то к южному морю, где я никогда не была. А сюда Создатель бросил одно из небольших ответвлений от громадины реки, чтобы сейчас я смогла насладиться прохладой стремительного потока.
Я быстро преодолела расстояние до реки, стараясь не наступать на попадающиеся под ногами колючки чеперника. Няня говорила, что эти малюсенькие круглые не пойми что, покрытое колючками очень ядовиты. Никогда не имела счастья в этом убедиться лично, но последую совету няни, и не буду проверять.
Под моими ногами сменялась земля. Кирпичная дорожка сначала перешла в утоптанную пыльную землю, пересохшую от жары и потрескавшуюся, словно по ней ударили гигантским молотом. Затем я свернула в огороды, которые быстро перешли в поле. Интересно, кто здесь может в такую жару что-то вырастить? Словно в ответ на мои мысли зло каркнул ворон на голом поле и, возмущенно хлопнув крыльями, улетел. Вот. Никто и ничего здесь не сможет вырастить под палящим солнцем. Людей не наблюдалось, и я поспешила по пересохшему полю к своему спасительному ручью.
Наконец-то я услышала шум воды и почувствовала долгожданную свежесть, витающую в воздухе. Ручей от меня закрыли редкие кустарники дикой ягоды, которые приходилось обходить.
Я не кичилась своим происхождением и папенькиным именем, так что не считала зазорным искупаться в ручье подобно простым, а главное счастливым людям. Решив наслаждаться водными процедурами в одежде, чтобы та, намокнув, могла продлить ощущение свежести даже, когда покину ручей, я вступила в такую долгожданную прохладу, даруя телу отдых. Так как ото сна я всё еще не уложила волосы то сейчас отличить меня от одной из прислужниц моей сестры почти невозможно. Эта мысль меня изрядно позабавила, особенно представив, как бы рассердилась моя матушка, знай, она, как я себя веду. А как бы воротила нос сестрица… удивительно, мы с Кадди сёстры двойняшки. Я младше на пару минут и при этом мы похожи с ней ровно столько, сколько могут быть похожи дети от разных родителей.
И речь не только во внешности. Хотя и тут разительное противоборство. Например, я маленького роста и не жалуюсь на комплекцию. То есть, как говорят у меня за спиной молодые люди, думая, что я глухая, «есть за что подержаться»
Я по большей части похожа на отца. У меня светлые соломенные волосы, сейчас выгоревшие под солнцем почти до белёсого цвета. Светлые же, простого серого цвета глаза. Без хитрого прищура, без роковой искорки и без наглости. Я весьма приземлено себя чувствую и вполне вменяемо осознаю, насколько просто и неказисто выгляжу на фоне своей красавицы сестры.
Кадди маменькина гордость полностью унаследовала её роскошные медовые с медным отливом волосы, огромные глубоко-посаженные глаза под изящно изогнутыми бровями, прирожденной сердцеедки. Кадди и ростом пошла в нашу по праву считающейся красавицей матушку, превосходя меня почти на голову. Хотя вот где мне Создатель даровал, Кадди пожадничал, а потому сестрица всё время злилась на свою угловатую плоскую фигуру, пытаясь где не хватает подсунуть побольше бутафории. На её счастье столица не представляет своего существования без женщин в корсетах. Так что она находит выход из положения.
Что же касается наших характеров.… И тут я сильно отличаюсь от сестры и матери. Скорее уж в папеньку я пошла. Это он может запросто так помочь крестьянину собственноручно поставить на место перевернувшийся воз. Папенька не чурается есть со своими солдатами из одного котла и перевязывать раненного друга. Не говоря уже о том, что он, Граф Де Агриже, может назвать другом человека без титулов и званий, если тот заслуживает называться таковым. Я не скажу, что могу пойти воевать, как папенька за отчизну, но то, что я не стану брезговать людьми, кем бы они ни были, это точно.
А вот красавица сестрица и несравненная матушка (кто не знает, мечта большей части мужчин при дворе Его Величества) никогда не позволят себе ничего подобного. Обе высокомерны, весьма неприятны с простыми людьми, мастерски умеют зло иронизировать и унижать. Вся их красота просто маска, искусно сделанная чтобы спрятать их ядовитые жала. Только тонкие губы выдают в этих женщинах, с которыми я имею несчастье быть роднёй, злых и холодных личностей.
Прохладная вода ручья остужала разгоряченное тело и разыгравшуюся злость на мать и сестру. Каждый раз, как я начинаю задумываться о них, меня охватывает непонятная злость на высокомерное поведение родни. Вот и сейчас я с головой ушла в воду, пытаясь вымыть из неё неприятные воспоминания. Наверняка вечером буду плохо себя чувствовать. Опять. Как и вчера. В поисках прохлады я каждый день прихожу к этому ручью и купаюсь, и ныряю до тех пор, пока не начнет меня мутить. А потом мучаюсь от тяжелой головы и тошноты оставшийся день. Но раньше, чем спадёт жара, я не хочу возвращаться. Хотя мою няньку это никак не устраивает. Уже через четверть часа она придёт сюда и будет стоя на берегу заставлять меня выйти из воды. Она ужасно боится утонуть, а потому за мной в ручей не полезет. Но будет стоять, и бурчать, и бурчать, и бурчать.… Так я промурыжу ее с четверть часа и наконец, сдамся. Одно и то же. Каждый день. И так уже неделю.
Неизвестно, сколько мне еще предстоит пробыть в этой ссылке. Но я готова терпеть все неудобства загородной жизни только, чтоб насолить своей высокомерной сестрице, которую отправили со мной за компанию в провинцию. Кадди настолько ненавидит сельскую жизнь, что готова грызть себе вены зубами, считая, что даже смерть будет приятнее, чем жизнь в провинции.
А мне вот здесь нравиться! Во-первых, это злит сестру, что уже немалый повод. Во-вторых, никаких корсетов, тяжелых причесок с целой армией шпилек в волосах, что так и норовят проткнуть мне голову. Никакого этикета и не надо следить за своими словами и действиями в обществе. Можно бегать босяком с растрёпанными волосами и плевать на мнение общества. Потому что нет тут этого общества. И мне это нравится. Куда приятнее поболтать с нянькой, наблюдая, как она шьёт себе летнюю юбку, чем делать равнодушно-надменный вид, выслушивая очередной комплимент от неискреннего гостя в доме батюшки. Папенька тоже терпеть не может всех этих лживых людей, которых матушка называет не иначе, как «высшим обществом»
Именно отсутствие этого высшего общества делает для меня такой привлекательной ссылку в провинцию. Ссылка… не хочу думать об этом. Не хочу! И, тем не менее, мысли лезут в мою несчастную светлую голову. Обида на родню грызёт изнутри. Почему мне никто не верит? Ну, ладно матушка. Ладно, Кадди. И даже остальные мои братья и сестры, к слову сказать, у нас большая семья (богиня плодородия Нева щедро одарила моих родителей десятью детьми, среди которых я была примерно средней дочерью) но почему отец мне не верит?
В очередной раз прокручиваю в голове всё произошедшее в столице и не могу сопоставить факты. Я, любимая дочь графа Де Агриже, маршала Торлерини, подозреваюсь в серийных отравлениях молодых дворян, что имели неосторожность проявить ко мне знаки внимания. Как? Ну, как бы я это сделала?! В свои неполные восемнадцать я уже имею на своей репутации четверых отравленных ухажеров, которые оказались к тому же из того самого высшего общества, что я так не люблю. То есть мотив у меня был, чего нельзя сказать о возможности. Но никто об этом не подумал. Как никто не подумал разузнать, может быть, горячий интерес к моей персоне не единственное, что объединяет несчастных погибших.