Хмель свободы
Шрифт:
– Четче! Четче! – кричал он. – Ставь ногу на ступню!.. Носок тяни!.. Левой, левой!.. Ать, ать!..
В переднем ряду на правом фланге, как самого рослого, Махно заметил Левку Задова. Рядом с ним вышагивали еще несколько уцелевших бомбистов из его отряда. Их переодели, они были в выцветших шароварах, в солдатских рубахах, на фуражках самого разного покроя поблескивали кое-как
– Больше задору!.. Задору!..
Задов тяжело бухал разбитыми ботинками по брусчатке. Он был слишком громоздкий для строевых упражнений.
Левка тоже заметил Нестора, хоронящегося за деревом. Но расстояние не позволяло ему понять, увидел ли его Нестор. Ни крикнуть ему, ни рукой махнуть Левка не мог.
И тут его осенило.
– Ну а молчим чего? – обернулся он к отряду. – Як на тещиных похоронах!..
– Во! Молодца! – обрадовался ротный. – Давай! С песней!
– Подхватывай, если хто знает! – И, глядя в ту сторону, где прятался Нестор, Левка громко запел: – «А мы по кочечкам, да по кочечкам, сквозь болото да в лесок»… – И смолк. – Тьфу, зараза, слова забыл!
– Здоровый, а дурак! И слух, как у овцы! – бросил командир.
Но Нестор понял: Левка прислушался к «первому анархисту Заволжья» и действовал так, как тот им посоветовал: прямиком не идти, а по кочечкам. И когда Левка еще раз обернулся, он махнул ему рукой…
А вечером Махно пошел в гавань. Буксир отыскал сразу, на нем полоскалось белье. Нос пароходика «сушился» на земле, а корма плескалась в воде затона.
Нестор присел на берегу на какой-то ржавый бочонок, стал ждать. Из иллюминатора несколько раз выглядывало и тут же скрывалось чье-то лицо. Потом на палубе появился одноногий торговец:
– Поднимайся!
Внутри на буксире было сумеречно. Масляно блестели детали машины. Одноногий выложил на стол свой товар: тяжелый австрийский пистолет «Рот-Штайер» и несколько гранат.
– Лишнего не беру. За шпалер две «катьки». «Замочек» – десятизарядка, как просил. И «яички пасхальные»: гранаты… К пистолету патронов только две дюжины, редкие, заразы. «Восьмерка». У пленных выменял…
– Обстоятельства, брат, малость переменились, – сказал Нестор. – Так повернулось, что твой товар мне пока без надобности. А вот в помощи твоей крепко нуждаюсь.
– В чем нужда?
– Надо мне отсюда смываться. Хотя бы в Казань переправиться, что ли…
– Во как! Не хочу картошку, а хочу горошку… А на чем переправиться-то?
– Да хоть на твоем «Прытком».
– Был «Прыткий», а стал корыткой… Но я тебя пристрою. Ты только толком скажи, куда тебе надо.
– В Москву.
– В Москву?.. И зачем? Люди бегут оттуда. Голод начался!
– Мои заботы.
– Оно верно. Но ты не до Казани плыви, а до Саратова. Выше, в Самару, не надо, там какие-то чехи бунтуют. Чего хотят, неясно. Но к стенке будут ставить, как все. Это уж порядок теперь стал такой… А от Саратова – поездом. Коли, конечно, сядешь.
– Уцеплюсь, – улыбнулся Нестор.
– Бывший «Царицынский купец» баржу наверх потянет. На нем пойдешь. Не бесплатно, конечно. Покажи руки.
Нестор показал руки. Одноногий ощупал их:
– Ничего. Рабочая рука. Уголек или там дрова в топку покидаешь… – Неожиданно он закатал рукав рубахи Нестора повыше, обнажил красный шрам. – Ишь ты, браслет какой! – И успокоил: – Не боись! На Волге все свои, река вольная… Эх, скоро за матушку-Волгу война будет, уж очень нужная река, через всю Россию… Так, значит, в Москву? За песнями?
– За песнями.
Сиплые и надсадные гудки и шум колесных плиц трудяги «Царицынского купца» будили дремотную волжскую тишину. Нестор кидал в топку уголек. Он был весь в саже.
Вниз заглянул механик:
– Ну, паря, теперь тебя родная мать не признает.
В запыленный иллюминатор Нестор видел только пароходные плицы и убегающие назад пенные буруны…
Вечерело. Гортанно покрикивали чайки. Солнце окрашивало воду в розовый цвет. Махно ощущал, как ноет тело. Вскоре его заменили, накормили.
…И снова был день. Нестор стоял в рубке буксира. Только сверкали белки глаз.
Конец ознакомительного фрагмента.