Хмель свободы
Шрифт:
– Ножевой старичок! – с уважением произнес Левка.
Махно размышлял.
– Ну и шо ты решил, дедок? – спросил он у заволжского анархиста.
– Не покоряться и… принять смерть… Хочется мне какое-то геройство сотворить и через то в людских душах поселиться. Вот это и будет моя новая жизня. А другой не хочу.
– А нам что посоветуешь?
– Ну, вы еще молодые. Нельзя, чтоб вас так, без толку постреляли. Вам жить надо.
– Покорившись?
– Ну, сегодня покорились, а завтра разъярились… А ты, малой, – обратился он к Махно, – еще долго будешь скакать,
– Бежать? А куда? На Украине немцы, здесь большевики… Да и как убежишь?
– Была б охота, а вода дырочку найдет. В Москву беги, там, говорят, правда. Кропоткин там, Петра Лексеич. Он народ понимает. Вон какую революцию сочинил – на всю Рассею революцию!
– А говорят, Ленин.
– Ленин, конечно, тоже. Но его, вишь ты, помощники окружили, из бывших авокатов, всю правду скрывають, на анархию наговаривають… А Петра Лексеич старенький уже, ему бы кого помоложе в подмогу. Примирить бы их, Ленина с Кропоткиным. И, может, снова будем в дружбе и понимании. Большевики, вишь ты, сначала тоже как анархисты были: все старое рушили напропалую, а преж всего армию! Ить как вначале сказано было: царску армию сменит вооруженный народ. А что вышло? Теперь этот самый вооруженный народ берут в тиски…
– Хорошо бы в Москву, – вздохнул Задов.
– А-а, – махнул рукой Махно. – Хоть здесь помирать, хоть в Москве. Один черт!
– Разочарованный, стал быть? – спросил дедок.
Махно не ответил.
– Это бывает. Ты, видать, хотел жисть переобустроить, а она сама тебя переобустраиваить. Это как на болоте. Прямиком итить нельзя. По кочкам надо бы, по кочкам… – Подсвечивая себе лучиной, дедок стал тщательно осматривать потолок «внутрянки». Потом обратился к Левке: – Слышь, бамбула! У тебя силы на десятерых хватит. Вот ежели ту досочку подломишь – поднимешь край крыши. А энтот, – кивнул в сторону Нестора «анархист Заволжья», – он пролезет. А там в заборе дырку найдет… Жить захочешь – змеей станешь!
Дедок подтащил к стене несколько досок, валявшихся во «внутрянке».
– А часовой? – спросил Задов.
– Часовой об энту пору спит в копнушке в саду. Мобилизованные парни, они спать горазды.
Левка, встав на доски, могучими руками приподнял край тяжелой крыши. Поскрипывали гвозди. Левка то и дело приостанавливался, прислушивался. И снова напрягал могучие плечи. Пот катился по его лицу.
Дедок ему подсвечивал.
Наконец между крышей и стеной образовалась щель, сквозь которую завиднелось звездное небо.
– Полезай! – прокряхтел Задов.
– Слушай, Левка, я вернусь! Я тебя выручу!
– Полезай! – хрипел бомбист. – В Москву пробирайся! Правду нашим донеси! Правду!
– Стой! – Дедок достал откуда-то из-под подкладки пачку бумажных денег, сунул Нестору в карман. – Москва, вишь ты, слезам не верит, а денежки береть…
– Откуда они у тебя, дед?
– Я ж сказал: я и тещу в рукаве пронесу, не то что деньги…
Левка только тяжело дышал, когда Нестор карабкался по нему, как по дереву, и мало-помалу ввинчивался в щель. Спустя несколько мгновений он мягко спрыгнул на землю.
Левка
– Я тебя вытащу, Левка! – донесся снаружи громкий шепот Махно.
– Уходи!.. – Задов переводил дух. – Чуть жилу не надорвал. Как батя покойный…
– Животом дыши, животом, – посоветовал дедок.
Задов пыхтел.
– Доберется ли? – спросил он у старика.
– Энтот?.. Энтот куда хочешь доберется. Только пока он доберется, да пока что к чему, нас просто стрельнут. Оченно даже возможно.
– Не хочется, – пробасил Задов.
– Ясное дело… А ты по кочкам ходи, по кочкам, не ступай прямо. Да и невыгодно им тебя расстреливать. В тебе почитай бочка крови, ты им все подвалы позатопишь.
– А ты как же?
– Я – в песню, сказал же. Как услышишь, что про деда Сову, так это аккурат про меня песня будет…
Глава одиннадцатая
На Царицынском базаре, хоронясь и ускользая от красноармейских патрулей, Махно высматривал, кто чего продает.
В скобяном ряду, переходя с одного места на другое, он долго наблюдал за торговцем, перед которым на дощатом лотке были разложены старые и новые замки, гвозди, рашпили, скобы, всякая хозяйственная мелочь.
Торговец был лохмат, с костылем. Глаза глядели дико и настороженно. Мужичок на полторы ноги, а не простой.
Махно долго перебирал на его лотке железки. Затем наклонился к хозяину этого богатства:
– Слышь, браток, мне бы замок под десять ключей да пару пасхальных яиц с громким звоном…
Торговец посмотрел по сторонам, нет ли кого поблизости.
– Добра этого хватает, да цена кусает, – тихо сказал он. – Такая вот недоразумения. Какие будут мнения?
– Сговоримся.
– Приходи в грузовой порт, да не ищи сортир, а ищи буксир. «Прыткий» называется, на берегу валяется. Там у меня куры поют да яйца несут… Только приходи попозднее, как стемнеет.
– А может, раньше можно? Может, сейчас сходим?
– Сейчас-то сейчас, да вокруг много глаз. А ночью, где Волга-река, совсем не ходит ЧеКа. – И торговец перешел на прозу: – Сам видишь, что делается, браток. Скоро стенок в Царицыне не хватит… народу много развелось, укорачивают Россию… Ты не из тех, которые вчера на станции?..
– Нет, я из тех, которых…
– А-а… Ну, приходи, чайку попьем, да решим, как остаться живым!
Днем Махно, стоя в тени акации, наблюдал за особняком ЧК. Туда подъехал грузовик с охранниками у бортов и людьми, сидящими посередине. Кого-то со связанными руками поволокли в подъезд. Машина отъехала, заполнив улицу сизым дымом.
Нестор внимательно осматривал сад за забором. Как бы примеривался. Рассчитывал. Но услышал вдали топот идущего в ногу небольшого отряда. Потом из-за лабазов появился и сам отряд. Впереди, оборачиваясь, суетился военный с длинной шашкой, которую он то и дело придерживал рукой. Судя по всему, это был кадровый вояка. Фабричная звездочка на его фуражке сверкала на солнце красной эмалью.