Хмельная музыка любви
Шрифт:
— Еще долго ехать? — не отзываясь на его шутки и продолжая переживать стресс, пробубнила Женя.
— Все, уже приехали.
Автомобиль остановился перед неглубокой речушкой.
— Дальше дороги нет, — неожиданно сообщил Савва. — Придется идти так.
— Пешком? — Удивившись, Женя выглянула из кабины.
— Пешком, — отозвался Савва и, бросив взгляд на ноги девушки, шутливым голосом похвалил: — Молодец, что ты кроссовки надела, а не те мамины туфельки на каблуках.
Не поддержав шутку, Женя напряженно оглядывалась. Нападение бандитов не уходило
— Это хорошо, а то бы мне тебя нести пришлось на руках, — бодрым голосом продолжил Савва, стараясь поддержать дух девушки. — Тут речка без моста. Вброд пойдем.
— Вброд? — вся в сомнениях повторила Женя.
— Ты же курьер, тебе не привыкать преодолевать препятствия.
— Нет. — Женя упрямо замотала головой. — Поворачивай обратно, мы так не договаривались!
— Ну-ка прыгай! — приказал Савва.
— Куда? — Не желая исполнять приказание, Женя приросла к автомобильному креслу.
— Ко мне на руки, быстро! — прикрикнул Савва, тут же выдернув Женю из кабины. — А теперь… держись за шею. Покрепче, курьер, тут илисто. Припоминаю, ты недавно подвернула ногу! А если будешь сопротивляться, шлепнемся вместе.
Не успев принять решение, она обвила руками могучую шею извозчика и прижалась к нему.
Переход речушки вброд продолжался с полчаса.
Все это время Женя ощущала крепкие руки личного охранника и его тело, которое, к удивлению, возбуждало ее. Она уткнулась в его широкую грудь, словно в поисках защиты.
Савва чувствовал то же самое.
Солнце встало в зените и палило нещадно.
— Ух. — Савва опустил Женю на противоположном берегу в горячий песок. И не успела она оправиться, как тут же впился в ее губы в сладком поцелуе.
— Ой!
— Что «ой»?
Савва расстегнул пуговички на блузке Жени, ощущая, что отвоеванное им право разрешает продвинуться в отношениях дальше.
— Только не говори опять: «Ой!» От этого у меня может остановиться сердце, — пробуя расстегнуть ей молнию на джинсах, в шутку предупредил он.
Неожиданно для самой себя прильнув к нему, словно спасаясь от кого-то, она ответила на его ласки. В первый раз в жизни она по-настоящему отдавалась мужчине, потому что жаждала его, желала по-настоящему. Ее переполняли неведомые до сих пор чувства: гордость за его силу и смелость, необыкновенная нежность за тонкость, деликатность, умение покорить, а точнее, обуздать такую холодную женщину, какой она себя ощущала до сегодняшнего дня, разбудить в ней то, чего до сих пор не удавалось никому, даже ее кумиру Артуру Серебряному. Она металась в объятиях великана молча, закусив губы, стесняясь словами выразить свои чувства. Она не знала, что говорят другие женщины в таких случаях. Что кричат? Кого зовут?
Позже она спросила его об этом. Спросила, когда, расслабившись, лежала у него на коленях и, счастливая, смотрела в голубое безоблачное небо, вспоминая, как ими овладел единый порыв, как она впервые стала ласкать его могучее тело и как звуки, издаваемые ими, слились с журчанием речушки, щебетанием птиц, с самой природой.
Все, что их окружало, сопутствовало
— Каждый то, что он чувствует, — объяснил ей Савва, отвечая на ее интимный вопрос. — Часто это невозможно выразить просто словами, а потому поэты пишут стихи — поэзия точнее всего это передает. У хороших поэтов ощущения, которые они переносят на бумагу, лиричны, точны, красочны. Они проникают в самые сокровенные тайны души и заставляют трепетать.
— Ты считаешь себя плохим?
— А ты?
— Я совсем не знаю тебя.
— А я тебя знаю.
— Да? — удивленно вскинулась Женя.
— Ты девочка, взявшаяся играть чью-то чужую роль!
«От ролей я как раз отказалась, — подумала Женя, вспомнив, как обводит вокруг пальца этого сильного, большого человека, не решаясь ранить его мужское самолюбие. — Я такая, какая есть! — хотелось крикнуть ей и раскрыться перед любимым. — Могу быть деловой, строгой, придирчивой. Могу быть ласковой, страстной, но все равно не кошечкой, а тигрицей! Понял ли ты это, мой любимый. Нет?»
— Когда я была маленькой и ездила в лагерь, помню, там из окон был виден такой же, как здесь, пейзаж: такая же речушка, — Женя приподнялась с песка, — поле, лес. Летом солнце поздно садилось за горизонт. Оно освещало лес как-то по-сказочному. Я пересчитывала деревья. Их было довольно много. Однажды среди зарослей мне показался добрый молодец, принц из моей сказки, верхом на коне. Он звал меня с собой. В голове у меня заиграла сладкая музыка, мне было как-то по-особенному хорошо, хмельно, закружилась голова. Потом принц стал невидимым, растворился. Я мысленно звала его, но он исчез далеко за горизонтом. Я заснула в неге. Проснувшись, я не знала, был это сон или явь. Бабушка объяснила мне, что за мной в этот миг прилетали ангелы. Сейчас, когда ты обнимал меня…
— А ты меня!
— Да. Мне показалось на какое-то мгновение, что именно тот самый пейзаж я вижу перед собой.
— В тот момент в тебе просыпалась маленькая женщина, современная наука объясняет это прозаически: игра гормонов. Сладкая, хмельная музыка, зарождающаяся у тебя в голове, звала тебя. Заманивала, как песнопение коварных сирен.
— Но коварным сиренам не удалось меня заманить, нет! Ни тогда, ни потом! — Женя твердо замотала головой.
Савва с непониманием посмотрел на девушку.
— Эх ты, поэт! Я ведь не о физическом, земном, а о том, что у меня тут, в голове! Музыка не рождалась, понимаешь?
— Значит, я взмахнул палочками, как дирижер, и музыка полилась? Так, что ли?
Женя наконец-то улыбнулась. В зубах она держала сорванную ромашку.
Савва выдернул из цветка два лепестка.
— Любишь — не любишь, — прищурившись на солнце, проговорил он.
— И еще знаешь что? — Она протянула ему головку с оставшимися тремя лепестками.