Хмельницкий.
Шрифт:
Изнуренные невыносимой осенней духотой, полуголые казаки остановились вместе с десятками пленных турок и татар возле уцелевшей татарской сакли без окон и дверей. Есаул разрешил сойти с лошадей и размяться. Пленные в тот же миг, словно подкошенные, повалились на землю и стали молиться. Их одежда, босые ноги, усталые и грязные лица, а у многих еще и повязки на руках, на головах, покрытые струпьями и забитые пылью раны свидетельствовали об ужасном марше, совершенном ими не по собственной воле.
— Молитесь, голомозые, молитесь, чтобы аллах потеснился немного в раю, ибо пан Петр скоро и до рая доберется!.. — крикнул казак, ослабляя подпруги в седле.
— Ну
— А райские гурии все равно в походе станут женами казаков, чертово басурманское кодло. Молитесь…
В этих словах, сказанных будто в шутку, чувствовалось нетерпение: поскорее бы кончить с этими несчастными, отправив их самым кратчайшим путем «к Магомету в рай», чтобы скорее догнать свои сотни, которые ведут бои уже возле самой Кафы, на широком побережье безграничного моря.
Из сакли вышла группа старшин и направилась к пленным. Петра Сагайдачного легко было узнать по широкой бороде, хотя и у большинства окружавших его старшин стали отрастать бороды.
Богдан Хмельницкий тоже был среди старшин, шел рядом с Сагайдачным. Во всем его облике, в выражении глаз, возмужавшем, загорелом, покрытом пылью лице и плавной походке чувствовалась независимость. В свите Сагайдачного он был единственным человеком, который, разговаривая с пленными, выяснял силу, направление пути и намерения отступающих, разузнавал о настроениях татар и турок, о том, сколько еще осталось у них пленных и куда их собираются отправлять. За несколько дней похода от Запорожья до Перекопа и дальше в Крым Богдан не только свыкся со своими обязанностями переводчика у Петра Сагайдачного, но и сам окончательно стал казаком. Ушло в прошлое наивное юношеское, романтическое увлечение военным делом, саблей, пистолем. Он был увлечен работой толмача, которая давала возможность старшому казацких войск принимать те или иные решения, связанные с преследованием отступающего врага.
О том, что во время допросов пленных Богдан старался напасть на след любимой девушки, он не говорил Сагайдачному даже в самых душевных беседах.
Но Сагайдачный давно знал о его сердечных делах. Еще во время ужина у кошевого ему рассказали, что юноша глубоко переживает не только разгром ордынцами хутора казака Джулая, но и сердечную трагедию. И он уже отчетливо представлял, как развертывались события в селе Веремеевке и какую роль играл в этом коварный Зобар Сохе.
Сейчас Богдан вел непринужденный разговор с пленными, вызывая их на откровенность, а Сагайдачный при этом внимательно прислушивался к гортанному восточному говору, улавливая в рокочущем потоке слов имя Зобара Сохе.
— Здесь пленные из разных отрядов крымских татар, уважаемый пан старшой. Но есть и два турка, которые неохотно дают показания, — сказал Богдан после первой беседы с пленными.
— Турок допросить отдельно, — приказал Сагайдачный. — А что говорят крымчаки?
Богдан выслушал длинный рассказ пожилого татарина, задал ему несколько вопросов и перевел:
— Пан старшой, вожаки двух больших отрядов крымчаков оставили свои войска и убежали в Кафу. Татарин говорит еще о том, что им стало известно о прибытии туда флота Искандер-паши. Они уверены, что вместе с ним прибыла и султанская гвардия, которая, как они надеются, спасет их…
— Скажи им, дуракам, что полковник Жмайло потопил всю их султанскую гвардию.
— Войска нашего полковника Жмайло потопили всю вашу султанскую гвардию! — сказал Богдан татарину,
— Вай, аллах всесильный… Значит, погибло Крымское ханство? — со страхом спрашивал татарин.
Богдан перевел его вопрос старшому.
— Ханство не погибнет, скажи им, казаче, а погибнут глупые ханы, которые не хотят приучать своих подданных к труду, посылают их грабить и разорять соседние земли и уводить людей. Так и передай им, что казаки заставят их работать на крымской земле, отобрав у них христианских пленников. Спрашивай. Да не скупись на обещание казнить каждого, кто будет лгать!
При упоминании имени Зобара Сохе оба турка насторожились. Один из них даже не сдержался и ахнул. Богдан тоже не мог спокойно слышать это имя. Он, казалось, даже побледнел, начиная этот тяжелый для него разговор. И тут же посмотрел на ахнувшего турка. В отличие от татар, он даже в плену не расставался со своей коричневой бархатной феской. Все другие пленные были без головных уборов. К нему и подошел Богдан, в душе которого росло чувство возмущения и гнева. Он даже схватился за саблю, висевшую на боку.
Турок попятился назад, увидев, как засверкали глаза у молодого казака, который так искусно и спокойно разговаривал с татарами на турецком языке. Он заметил, как казак сердито схватился за рукоятку сабли, и торопливо снял перед ним феску.
Богдан вдруг остановился, улыбка вспыхнула на его дрожащих губах и тут же потухла. Он вдруг вспомнил, как генерал иезуитской коллегии во Львове с такой же улыбкой на лице допрашивал его и Стася о «бунте спудеев коллегии». «Неужели и у меня в характере есть что-то иезуитское?» — подумал Богдан. И снова улыбнулся, делая это уже сознательно, пусть даже по-иезуитски, лишь бы вызвать на откровенность своего заклятого врага.
— Говори правду, аллагуакбар… бошка-паша подарит тебе жизнь, если ты честно расскажешь, где сейчас находится Зобар Сохе и в какую сторону он угнал ясырь? — сдерживая злость, спросил Богдан у турка.
Аскер поднял голову, пристально всматриваясь в глаза гяура, такие же карие, как у него самого.
— Мусульман мы? [99] — спросил недоверчиво.
— Йук, ака. Ман… иезуитчи мугаллим вар… [100] — неожиданно для себя ответил Богдан, не будучи вполне уверенным, что правильно произносит эту фразу. Он сам удивился своему ответу и теперь уже искренне засмеялся, даже турка развеселил.
99
Ты мусульманин? (турецк.)
100
Нет, брат. Я… иезуитский учитель… (турецк.)
— Иезуитский учитель? — переспросил турок, ударяя по колену грязной феской, улыбаясь своими потрескавшимися губами.
— А что тут удивительного? Против грабежей и убийств, чинимых мусульманскими разбойниками, поднялись все народы Европы, в том числе и иезуиты.
— Ты был мусульманином? — снова спросил заинтересованный турок.
— Нет, нет. Но если я проживу сто лет, возможно, что и мусульманином стану. Что, весело тебе? Ну вот что, веселиться будем тогда, когда я приму закон Магомета… А сейчас рассказывай всю правду о Зобаре Сохе-бее. Где он сейчас?