Хмельницкий.
Шрифт:
Человек тридцать крестьян, окруженных отрядом конницы, растерянно посматривали на гетмана. Они вынуждены были идти, потому что их подгоняли жолнеры, наезжая на них своими лошадьми.
В руках у кавалеристов обнаженные сабли, за поясами — пистоли.
— А ну-ка, оборванцы, мерзкие завистники! Что мы тут, до ночи будем возиться с вами?
Драгуны Корецкого подскочили к толпе людей, остановили их. Среди них были две женщины, едва тащился седой старик, несколько пожилых мужчин, а остальные — молодежь, парни. Корецкий врезался в толпу,
— Тьфу, бешеный конь, проше ясновельможного пана, — воскликнула молодуха, защищаясь рукой, словно от удара.
— Цо? — крикнул князь больше для видимости. В его возрасте женская красота еще много значила.
А крестьянка, раскрасневшаяся от мороза, показалась ему такой красивой, что можно было сменить гнев на милость.
— Красивой хлопке надо бы не коня, а всадника бояться… Что за люди, откуда идут? — спросил.
— Хлопы, проше пана. Взяты по приказу пана гетмана как «языки». Есть среди них ворошиловские, краснянские…
— Краснянские? — поинтересовался гетман, подъезжая к толпе.
К Калиновскому подскочил старшина и доложил ему, что большинство из них схвачены в лесу — собирали сухие ветки на топливо. Около десятка краснян вершами ловили рыбу в озере. Одна молодуха шла с мужем из Красного в гости к родителям в Ворошиловку. Муж ее убежал, прыгнув в провалье на опушке леса, а она заговаривала зубы жолнеру…
— Лайдачка, пся крев! Ко мне ее, — приказал польский гетман.
Молодуха, с которой заигрывал князь Корецкий, пугливо взглянула на грозного гетмана.
— Ясновельможный пан меня зовет? — показала рукой на свою грудь и шагнула к Калиновскому.
— Из Красного?
— Да, из Красного, паночку. Явтухова теперь я с масленицы. Ориной зовут. С мужем своим Явтухом Голодрабенко к родителям шли заговенье отметить.
— Хватит болтать!
— Вот те и на, люди добрые…
— Ну!.. Отвечай, раз спрашиваю, быдло украинское!
— Спрашивайте, паночку.
Из толпы вышел вперед пожилой крестьянин:
— Она… молодая еще, только что женщиной стала. Глупая, уважаемый пан, что она там знает. Может быть, пан у нас, мужиков, расспросили бы?
— Молчать, лайдак! — Гетман ткнул саблей прямо в черную бороду крестьянина и яростно повернул ее. Мужчина замертво упал на снег.
— Л-лайдак! — выругался гетман, запнувшись. — Кто сейчас в Красном?! — грозно спросил он Орину.
— Да уже… прошу прощения у пана, как вам угодно, люди там.
— Не о том спрашиваю, грязная схизматка! Какое войско в Красном?
— Матушка моя родимая!.. — застонала молодуха. — О каком войске спрашивает пан? Жолнеров, как и у пана, несколько…
— Какие жолнеры? Врать вздумала, пся крев, хлопка!..
Орина только вскрикнула и закрыла лицо руками, чтобы не видеть своей смерти.
Но даже рассвирепевший гетман считал бессмысленной ее смерть. Он почувствовал, что ничего не добьется от крестьян. Ему нужна правда, а не их трупы.
— Нех пан воевода допрашивает свое непокорное быдло, — сдавленным голосом велел Ланцкоронскому, отъезжая от толпы крестьян, чтобы не видеть страшного взгляда зарубленной молодухи.
Приближался вечер. К воеводе один за другим подходили перепуганные люди. Ланцкоронский каждого спрашивал, знают ли они своего пана. Оказалось, что знают, а о чем-то другом не осмеливались говорить.
Наконец воевода спросил их о Нечае.
— Вот это, пан воевода, полковник! Сказывают, что взял быка за рога, разорвал голову до самых ноздрей, когда разгневался!.. — сказал стоявший в толпе парень.
— Я не о рогах спрашиваю. Что делает этот полковник в Красном? Ведь его полк должен быть в Брацлаве…
— Да мы его видели без полка. Как, бывало, заскакивал летом…
— Спрашиваю: что он делает сейчас в Красном?
Парень развел руками, оглянулся на людей, словно просил их подтвердить.
— Может быть, сейчас, когда вечер наступил… А утром его не было в Красном. Нас черт понес за этой рыбой. А люди паши собирались просить попа-униата, чтобы службу отслужил в церкви…
— Зачем врешь, разбойник? Ведь Нечай уже несколько дней тому назад привел полк в Красное! Да и батюшку униата повесил, пся крев!
— Вот так новость, все-таки повесили униата, — словно удивляясь, произнес парень. — Царство небесное батюшке…
Ланцкоронский даже стонал от бессилия, неспособный преодолеть стойкость этих людей, стоящих перед ним как нерушимая стена. Он пробовал отводить пленников в сторону, шепотом допрашивал их, соблазнял золотом, угрожал. Но каждый раз вынужден был выслушивать о чем угодно, только не о Нечае. Будто этот полковник существовал лишь в воображении или в легендах.
— Мы с дорогой душой рассказали бы милостивому пану и больше, но у нас давно уже не пели о нем кобзари, — словно сожалел парень. — Сейчас такие заносы, учтите, пан, разве пробьется человек, хоть он и кобзарь…
— Казнить! — приказал гетман, стоявший в стороне.
Жолнеры, гусары, драгуны набросились на беззащитных крестьян…
27
Совсем стемнело, гетман торопился в село. Окровавленный снег стоял у него перед глазами. Не от этого ли и на сон теперь потянуло? Двуперстным крестом осенил чело.
Но в этот момент из лесу или просто из вечерней темноты выехал всадник, тащивший на веревке еще одного несчастного. Тот, спотыкаясь, вынужден был временами бежать, чтобы не тащиться за конем. К его счастью, снег был утоптан, а конь под всадником притомился.
Отважный казак с пленником на веревке привлек внимание гетмана. Сон как ветром сдуло, и он двинулся навстречу воину. Тот не спеша подъехал к лощине, но не спустился вниз, а остановился в отдалении от места расправы. Когда всадник увидел трупы на покрасневшем от крови снегу, в первое мгновение лицо его застыло. Но спустя минуту раздался его отчаянный вопль: