Хмельницкий.
Шрифт:
Жолнер оглянулся, не подслушивает ли его кто-нибудь, но все же продолжал бормотать, уже сидя на коне. Он рассказывал обо всем, что ему было известно о жизни во дворце и вне его.
Не преминул сообщить Богдану и об увлечении короля сиротой Вишневецкой, и какой переполох вызвало оно у шляхты. Ведь, говорил жолнер, король должен был жениться на иностранке, дочери одного из великих монархов Европы!
— Этот брак, говорят шляхтичи, укрепил бы Речь Посполитую, сблизив ее с каким-нибудь могущественным государством Европы… — восторженно объяснял жолнер Богдану.
Наконец разыскали дворецкого. Вскоре пришел и Скшетуский, первый адъютант гетмана. Он устроил Хмельницкого в новом флигеле возле большого дворца. Скшетуский приставил к Богдану жолнера, чтобы тот прислуживал ему. Казаков же, приехавших с ним, приказал разместить на хозяйственном дворе.
— Его милость пан гетман приглашает пана сотника на прощальный ужин.
— Прощальный? — переспросил Богдан. Хотя еще в Субботове он узнал от джуры Сидора Пешты, что Конецпольский спешит на Инфляндскую войну.
— Да, уважаемый пан, прощальный. Его милость коронный гетман отправляется завтра к войскам в Варшаву, а оттуда — в Инфляндию…
Когда сын гетмана, Александр Конецпольский, по поручению отца сопровождал Богдана в большой, называвшийся Триумфальным зал, где был накрыт стол на сотню персон, с ними повстречались уже отправляющиеся в войско польские старшины и сам Лукаш Жолкевский. Следом за ними шли несколько полковников в форме немецких драгун и пушкарей польских полков и старшин ротмистр казацких полков.
— Пан Жолкевский с драгунами и польскими полками отправляется в Скалю, что на Подольщине, — полушепотом сообщил Богдану сын гетмана. — А тот солидный пан, в казацкой форме, полковник Вовк, возглавляет казаков. Он уезжает на московскую границу.
— Разве там до сих пор еще воюют? — удивленно спросил Богдан, делая вид, что ему об этом ничего не известно. О Вовке не особенно лестно отзываются казаки…
— Да, уважаемый пан, воюют. Сам король прямо из Львова поскакал в Смоленск с отборными частями гусар и казаков.
Николай Потоцкий радушно встретил Богдана. Поздоровался с ним за руку и еще раз отрекомендовал его сыну Конецпольского. Даже странно! Будто и не было между ними размолвки из-за постройки крепости в Бродах.
— Рад выполнить поручение брата Стася — сердечно встретить пана Хмельницкого.
— Дай бог полного здравия пану сотнику! — крикнул из толпы гостей вездесущий Адам Кисель.
Все говорило Богдану, что гетман решил поговорить с ним. «Не иначе как собираются сосватать писарем в Белоцерковский полк…» — догадывался Богдан.
— Дзенькую бардзо… — начал Богдан, но умолк на полуслове. К ним приближался сам хозяин дома.
— Приве-етствую пана сотника! — прервал его Конецпольский. — Как кстати и своевременно. Мне нужно по-оговорить с паном… Санек! — обратился он к сыну. — Поса-адишь пана со-отника рядом со мной справа, — и отошел к другим гостям.
А дальше все пошло так, как в бурном течении Днепра, прегражденного порогами. Богдан не привык к званым обедам у высокопоставленных хозяев. Разве в такой обстановке будешь говорить с коронным гетманом о своих делах, как он наметил в Субботове! Приходилось пить и есть. Прислушивался к разговорам. Но Богдану, окруженному шумными, хвастливыми сановными деятелями Речи Посполитой, трудно было разобраться в том, что они говорили. Он улавливал только обрывки фраз, отдельные выкрики подвыпивших гостей гетмана. Справа от него солидная дама убеждала сидевшего напротив нее сенатора Фирлея:
— А слишком возомнившую о себе дочь Вишневецкой я бы посадила в темницу! Видите ли, захотела стать королевой отчизны.
— Не волнуйтесь, любезная пани! — несколько раз пытался успокоить сенатор Фирлей негодующую сановницу. — Своего брата женю на этом золотце — дочери Регины Могилянки! Все уже улажено, и… до скандала мы не допустим.
Именно в этот момент гетман, отпивший уже в который раз из бокала за свое здоровье, повернулся к Богдану. Повернулся только для того, чтобы скороговоркой сказать:
— Пан сотник не освобожден от писарства в полку, а только временно отдыхает… Советую пану за-анять должность писаря в Белоцерковском полку! Чу-удесная перспектива со временем стать генеральным писарем!
— О нет, нет! — так же поторопился с ответом и Богдан. — Искренне благодарен вашей милости за заботу. Какой из казацкого сотника писарь? Прошу оставить меня в Чигиринском полку. Ведь я считаюсь там сотником. Пускай им и останусь, — старался он смягчить свой отказ.
Конецпольский, очевидно, не ожидал отказа. Он резко, всем корпусом подался к Богдану, так что кресло под ним заскрипело. Только долг вежливости сдерживал его.
— Это де-ело ваше, пан. Но как бы не пришлось раскаяться.
А к гетману в это время подошел прославившийся своей жестокостью и воинственностью на Украине поручик Самойло Лащ. Он сказал что-то на ухо гетману, который наклонился к своему любимцу. Еще не дослушав Лаща, захлопал в ладоши, требуя внимания:
— Ува-ажаемые панове! Разрешу себе по-охвастаться политикой нашего правительства в о-отношении турок. По нашему на-астойчивому требованию, — и он вызывающе посмотрел на Богдана, — султан ка-азнил отчаянного сорвиголову, врага Речи Посполитой, Аббас-пашу Эрзерумского!
Гости громкими аплодисментами встретили сообщение коронного гетмана. Их поддержал и Богдан.
— Но наш восточный со-оюзник поставил одно условие и требует за это выкуп, то есть га-арач, в том же виде! Ко-ого же, спрашиваю вас, ува-ажаемые панове, мы до-олжны казнить, чтобы выполнить условия соглашения с су-у-ултаном?!
Гости за столом умолкли.
— Нужен равноценный государственный преступник!..
Гетман обвел пристальным взглядом окаменевшие лица единомышленников и советчиков, словно изучал, на кого из них можно положиться в этом деле.