Хмурый город. Ненастье для Насти
Шрифт:
Покидать тёплую постель, одеваться и тащиться на машине неизвестно куда, не то, что не хотелось – одна мысль о подобном подвиге, вызывала у Насти ноющую зубную боль.
Но, девушка обещала, ведомость взяла, да и карточку на бензин ей выдали.
Некоторое время она ещё лениво валялась в постели, размышляя о том, что её маленькая машинка, всё-таки, не "Уазик" и по бездорожью – а, какие еще могут быть дороги, ведущие к деревне с говорящим названием «Гадюкино», может и не пройти, бесславно утонув в жирной грязи. Середина октября, как-никак. Золотая осень,
Оптимизма подобные мысли ей не прибавили, но с подушкой расстаться, всё же, пришлось, как и с медведем, и с тёплым одеялом.
В квартирке чувствовалась промозглая сырость – солнышко, в отличие от Насти, просыпаться не спешило, серый сумрак бодро пытался разогнать электрический свет, а о центральном отоплении оставалось только мечтать.
– Два дня до мечты, – потянувшись, Настя проворно шмыгнула в ванную комнату, включив воду и сделав её горячее обычного. – и затопят. Буду разгуливать по квартире в трусах и галстуке.
Затем, она привычно упаковала собственное тело в джинсы и свитер крупной вязки, впихнула в себя кофе и пару шоколадных конфет и решила, что покорять мир, она, конечно же, не вполне готова, но путешествие в Гадюкино, определённо может состояться.
В дорожную сумку, гордо именуемую «Походной», отправились термос с чаем, плед и лёгкий перекус, в другой, пластиковой, уже дожидался, хорошо упакованный, подарочный набор для Мохнорылкиной Степаниды Савишны.
Так получилось, что двери квартиры Настя закрывала при помощи носа, подбородка и непечатных выражений, произносимых тихо и невнятно, по причине слегка приоткрытой двери в квартире справа.
– Пенсионеры, – пожала плечами Настя, спускаясь по лестнице. – одинокие, скучающие старики, к которым редко приезжают дети, ещё реже – внуки. Никаких радостей, кроме пенсии, телевизора и сплетней. Перемыть кости соседям, особенно молодёжи, особенно тем, кто выделяется из серой массы, дело обязательное и регулярное, как секс у женатиков.
Настя имела наглость выделяться – жила одна, ездила на машине, пусть и крохотной, ни с кем особо не дружила и с бабками-соседками здоровалась вежливо.
Но её, всё равно, зачислили в проститутки, наркоманки и в члены какой-то тоталитарной секты. Настя не спорила – себе дороже, испортишь не только настроение, но и аппетит. Бабушек, всё равно не переубедишь, а нервы истреплешь.
Вот и сейчас – навстречу, по лестнице, неторопливо поднимался тот самый пенсионер Махорский, ставший невольным свидетелем некрасивой сцены у дверей Люськиной квартиры.
Пенсионер шествовал неторопливо, в руке у него болталась допотопная авоська, в авоське наблюдался пакет кефира и булка свежего хлеба.
– Семь утра. – широко зевнув, хмыкнула Настя. – Да, конечно, потом ни хлеба, ни кефира в магазинах не купишь по любому. Закончатся!
Пенсионер окинул Настю взглядом, полным неприязни, фыркнул, точно нашкодивший кот и вместо приветствия, буркнул:
– Что, прямо с утра и по мужикам? Неймется поди? Вырядилась-то как! А,
И, чем это она, скажите на милость, неприличная? В отличие от той же Люськи и учится, и работает, по чужим квартирам не шастает, чужой коньяк, на халяву, не лакает. Нет, вот она, Настя – плохая, а Люська – хорошая. Соседка от безделья и с бабками у подъезда посидеть может, лясы поточить, а ей, Насте, некогда. Она весь день в бегах, как Найда. И мужа у неё нет, скандального, а про родство близкое с главврачом местной больницы, девушка и заикнуться боялась. Дом битком набит скучающими пенсионерами, а тут, такое! Да под её дверями очередь выстроится до самого супермаркета, в три ряда, из страждущих и страдающих. Нет, пусть уж лучше её считают проституткой, чем узнают о том, что у неё папа – невролог.
Настя, выйдя во двор, обомлела от обиды, затем, покраснела от злости – на капоте её малышки красовалась надпись, сделанная чем-то белым, большими, слегка кривоватыми буквами. Слово «шалава» на машине совершенно не порадовало Настю этим, совершенно сумасшедшим, утром.
– Кому ж это неймётся? – девушка, скрипя зубами от бессильной злости, полезла за тряпкой – благо, краска оказалась свежей, оттиралась легко при помощи обычного растворителя и не совсем цензурных выражений. – Скотина.. Мишка? Точно, Мишка. Вот же жук! Лучше бы за своей разлюбезной Люськой следил, а то совсем с катушек девка слетела от ревности.
Краску оттереть получилось достаточно быстро и Настя, в последний раз придирчиво осмотрев дело рук своих, наконец-то, отправилась в дорогу.
Суббота. Осень. Почти середина октября.
Еще вчера стояло тепло, а сегодня переменчивая погода решила показать свой капризный нрав.
Кажется, настроение должно быть бодрым, день – прекрасным, а люди вокруг – чудесными.
И, ничего подобного – на трассе, прямо на выезде из города, уже толклись люди. Пара машин, не разъехавшись, загородила проезд, собирая, первую в этот день, пробку. Но Насте удалось проскочить, благодаря размеру и маневренности. А дальше, вырвавшись на простор, девушка и думать позабыла о вредных соседях и прочих бытовых неурядицах.
Согласно авторитетному мнению навигатора, ей ещё пилить и пилить, и Настя пилила, не отвлекаясь на внешние раздражители, попутно размышляя о том, от чего же, именно ей выпала сомнительная честь отправиться в злосчастное Гадюкино? Могли ведь командировать кассира Ирочку, женщину глубоко положительную, обстоятельную, но скучную, по мнению Насти.
Но, Ирочку не отправили. Как же – ревнивый муж, дети и прочие хлопоты, а вот её, Настю, можно и дёрнуть. Молодёжь же.. Какие такие важные дела могут образоваться у такой свиристелки, не обременённой ни мужем, ни детьми, ни внуками.