Хмурый Император
Шрифт:
— А второй момент? — Поинтересовался двоюродный дед, после довольно долгой паузы.
— Есть территории, которые нужно держать не потому, что они нам нужны, а потому что иначе они попадут в руки врага и обернутся против нас уже открыто. Польша — это такая территория. Больная, сложная, тяжелая. Но мы должны научиться готовить это блюдо. Тем более, что, даже если мы дадим ей независимость, то таковой она останется до первой большой войны. Понимаете, Константин Владимирович?
— Не очень.
— Насколько мне известно, Австрийская монархия еще со времен XVII века держится очень неоднозначной позиции по отношению к России. С одной стороны, ей был нужен союзник против Османской Империи, пока та еще была сильна.
— Но это дело министерство внутренних дел и жандармерии!
— Во-первых, Имперской службы безопасности, — поправил генерала Гурко Император. — Во-вторых, нет. Теперь это наше общее дело. Наша общая беда. Австрийцы хорошо поработали, создав у нас на границах большой пороховой погреб. А мы благодушно взирали на их труды и никаких мер не предпринимали. Так что теперь — это большая проблема для всех нас. Царство Польское — это чемодан без ручки. И бросить нельзя, и нести тяжело. Если же сейчас их отпустить, то они охотно и радостно перейдут на сторону наших врагов. Поэтому вы, Иосиф Владимирович, берете всю гвардейскую кавалерию, что стоит в столице, и выдвигаетесь в свои владения для наведения порядка. И я очень надеюсь на то, что чувство долга и честь в вас смогут подавить личные отношения с этими милыми людьми. Или вы, все-таки, хотите отказаться?
— Хотел бы… раньше под таким углом на этот вопрос не смотрел, — угрюмо произнес генерал Гурко. — Это все выглядит так грязно.
— Ничего грязного нет в том, чтобы способствовать наведению порядка. И я очень надеюсь на ваше понимание и содействие. Соберите своих офицеров. Объясните им, что чурается сотрудничества с полицией и службой безопасности только трус и мерзавец, либо безнадежный уголовник.
— Боюсь, что на словах понимание у них будет, а в душе…
— Вот и составьте списочек тех, кто в душе затаил что-то дурное. Понимаю, звучит мерзко. Но если завтра война, вы будете уверены в том, что эти люди не предадут? Вы будете уверены, что эти люди, ведомые своими уголовными понятиями, не пойдут на сотрудничество с иноземными шпионами?
— Мне кажется, вы сгущаете краски, — произнес Великий князь Михаил Николаевич, занявший место канцлера после недавней административной реформы.
— Не скажите. Я много езжу по столице. Бываю и в салонах, и на заводах, и на улицах, и даже в обычные лавки захожу, чтобы за всем иметь пригляд. И слышу, какие разговоры ведет наше общество. Каторжанская тухлятина сквозит всюду. Особенно среди дворян. Иной раз посмотришь на них и понять не можешь — дворянин перед тобой или просто нахватавшийся манер вор-домушник. Они так гордятся своими принципами… удивительно схожими с теми, что культивируются в преступном мире. Это болезнь, страшная, ужасная болезнь. Да и сами подумайте, как сотрудники полиции или Имперской службы безопасности станут ловить преступников и шпионов? Как станут выявлять предателей? К каждому человеку ответственного сотрудника не приставишь. Поэтому единственный выход — живая связь с обществом и активная позиция подданных. Но, увы, этого ожидать не приходится. Офицеры с удивительным презрением относятся к людям, что защищают их спокойный сон.
Помолчали. Император уже устал чесать языком. А люди, собравшиеся за столом, медленно переваривали услышанное. Эта позиция была необычной и непривычной, незнакомой, неожиданной и вообще выбивала из колеи неслабо. Шутка
— Жалеете поляков? — Тихо спросил Николай Александрович, обращаясь к Гурко, дабы прервать эту затянувшуюся паузу.
— Жалею, — честно признался он. — Столько служил там. Столько с ними общался. Как не жалеть?
— Вам известно, что во времена Наполеоновских войн, поляки принимали участие в подавлении восстания на Гаити и в Северной Африке?
— Нет.
— Очень зря. Поляки там топили в крови восстания, направленные на обретения независимости этих народов от французов. Хотя сами желали, освобождения своих братьев из-под власти России, Пруссии и Австрии.
— Но это Гаити.
— А там что, не люди? Там что, не борьба за свободу и независимость? И поляки там проявили удивительную жестокость. Они вообще ей прославились в армии Наполеона. Особенно когда вошли на территорию России в 1812 году. Никто в его армии не вел себя так мерзко, как они. В Пруссии и Австрии они себя так не вели. Лицемерие? Как вы думаете?
— Я не это имел в виду.
— А очень зря. Ибо яблоня не рождает груш, а груша абрикосов. Те люди, которые в годы Наполеоновских войн оказались по локоть в крови, в том числе наших соотечественников, завели детей. И воспитали их соответствующим образом. И что же? Правильно. Восстание. Мы его подавили. Но виновных наказали мягко. Каков итог? Они нарожали своих детей, воспитали их соответствующим образом, и уже в 1863 году те, свою очередь, начали бунтовать. Восстание подавили. Виновных наказали. Но опять очень мягко. Каков итог? Мне стали доносить о том, будто в царстве Польском все бродит. Я чуть-чуть его колыхнул и взорвалось. Какой из всего этого вывод? Правильно. Мы имеем дело фактически с теми же самыми лицемерами, что с остервенением резали гаитян, африканцев, и русских. Что, кстати, прекрасно подтверждается донесениями 1863–1864 года. Восставшие творили совершенно немыслимые вещи с мирным населением. Особенно с русскими и малороссами…
Так и беседовали. И если поначалу говорил больше Николай Александрович, то теперь он больше слушал, давая всем высказаться и поделиться соображениями.
А тем временем войска, стоящие гарнизоном в Варшаве, по прямому приказу Императора, выводились из города, отходя восточнее. Их цель была проста — заблокировать железнодорожное сообщение с Россией и перекрыть все основные дороги. Аналогично поступали и другие войска, исключая гарнизоны крепостей. А уже по утру на всех телеграфных станциях Российской Империи заступили на дежурство сотрудники полиции или Имперской службы безопасности, начав строгую ревизию всех телеграмм.
Отвод войск из столицы царства Польского вызвал чрезвычайное оживление поляков. И, как следствие, все лояльные бунтовщикам силы начали стекаться в Варшаву. А тем временем Гурко, при тесном взаимодействии с рядом министров и Генеральным штабом осуществлял переброску гвардейской кавалерии и ее первичное оперативное развертывание.
10 же августа во всех ротах, батареях и эскадронах, которые должны будут участвовать в операции зачитали письмо Императора. Перед строем. Там очень кратко, сжато и емко, обобщались те тезисы, которые Николай Александрович использовал во время общения с министрами и генералом Гурко. А в самом конце шло резюме. Дескать, только во время борьбы с внутренним врагом может проявиться истинная верность присяге, долгу и наличие чести у военного человека. В контексте недавних событий с попыткой дворцового переворота гвардейскими офицерами, эти слова про долг прозвучали очень недвусмысленно.