Хобби Сереги Костикова
Шрифт:
Что ж, пускай только в Застолье, в маленькой пластилиновой копии, но кореяночка все-таки ожила, отчего у Сереги заметно полегчало на сердце. Можно было и стопочку усугубить по такому случаю. А потом вплотную взяться за «охотничью» композицию. Но прежде все-таки надо было решить вопрос с расселением живчиков. Скульптор заикнулся, было, об этом Никодиму, но оказалось, что все уже обдумано и придумано.
На время, пока для новичков не будет сделана собственная жилплощадь, Тамара должна будет переселиться к Федоту, а в ее комнату поместятся собутыльники Фуфел и Пан Зюзя – поближе к кухне. К самому Никодиму перейдет жить Ниночка, ее
Последний гриб – красавец-мухомор Серега слепил, когда у него начали слипаться глаза. Живчики, кстати, тоже почти все разбрелись по комнатам, в основном по парам, и собирались вскоре предаться сну – кто раньше, кто позже. Только Фуфел с Паном Зюзей пока оставались за кухонным столом – не все выпили, да бывший солдат Степан, не расставаясь с пивной бутылкой, слонялся от фруктового сада до скотного двора и обратно. Федот разделил койку с Тамарой, Никодим – с Ниночкой, Тимофей – с Зинаидой, Влад – с Машкой, Борисыч – с Любкой, а Шуба, конечно же, с Викой.
Серега не заострял внимания на уединившихся парах, стеснялся, что ли. В свою очередь, и живчики, за исключением Зинаиды и Тимофея, занимались любовью, укрывшись одеялами. Их дело.
На ногах оставалась Маргарита Николаевна, в чью обязанность входило присматривать за Боярином, помещенным в соседнюю комнату, которую скульптор окрестил «лазаретом». Вообще-то присматривать за остававшимся в коматозном состоянии бывшим инкассатором не имело смысла. Если Боярин придет в себя в естественном мире, то очнется и в Застолье. Если же так и умрет, не выходя из комы…
Стоп! Серега совсем не хотел, чтобы Боярин умирал ни в естественном мире, ни здесь. Костиков не был доктором, чтобы чем-то помочь напарнику, но, будучи скульптором, он мог «исцелить» пластилиновую фигурку с тем же успехом, как оживил фигурку Вики. Почему нет?!
У Боярина тоже было две раны: в плечо и в голову – по касательной. Не оставив следов, Серега аккуратно заделал ранки ногтем мизинца и заставил себя чихнуть – в подряд четыре или пять раз.
Настороженно наблюдавшая за его действиями Маргарита Николаевна, вдруг что-то закричала и захлопала в ладоши. И было отчего – очнувшийся Боярин, как ни в чем не бывало, уселся на кровати, бросил мимолетный взгляд наверх, на скульптора, после чего принялся что-то втолковывать своей сиделке. Маргарита Николаевна, прижав к груди руки и с умилением на него глядя, несколько раз кивнула, потом выскочила из лазарета и помчалась на кухню.
Серега не ошибся в своих предположениях – обратно в лазарет она бежала с бутылкой в одной руке и миской, наполненной квашеной капустой, – в другой. За долгие месяцы совместной работы Серега хорошо изучил своего напарника, поэтому ничуть не удивился, когда бывшая учительница вновь метнулась на кухню – за пивом и стаканом… нет, за двумя стаканами.
Наблюдая, как Боярин усаживает Маргариту Николаевну рядом с собой на кровать, как разливает по стаканам водку, как они вместе выпивают, Серега Костиков просто нарадоваться не мог. Еще больше отлегло у него от сердца. Вот если бы еще «выздоровление» Боярина-живчика положительно отразилось на самочувствии Петра Терентьева, тогда бы Костиков сам бы свои пальцы расцеловал.
Меж тем, Боярин разлил по второй, и Маргарита Николаевна, кажется, совсем раскрепостилась. Во всяком случае, когда подопечный, приобнял свою сиделку за талию, она ничуть этому не воспротивилась, даже наоборот, приблизилась к нему вплотную. Ну и Боярин – а еще говорил, мол, рожденный пить, ничего больше не может… – не упуская момента, полез лобызаться, ненавязчиво дал рукам волю…
Может быть, сама обстановка Застолья способствовала легкому поведению своих обитателей?
Пробуждение было резким. Так, отбывая срочную службу на государственной границе, Сергей Костиков вместе с другими пограничниками просыпался ночью по команде «Застава, в ружьё!» или «Застава, пожар!» И этим апрельским утром точно так же, как на заставе, Костиков спрыгнул с кровати в своей однокомнатной квартире в Коньково. Только не стал в спешке одеваться-обуваться, а включил в комнате свет и подскочил к столу, на котором, почти во всю его длину раскинулось Застолье.
Снившийся Сереге в последние секунды сон, воспроизвелся наяву в самом центре композиции – в трапезной. На месте опрокинутого стола махались кулаками два живчика – Боярин и Фуфел. Третий, судя по всему, Пан Зюзя, схватившись одной рукой за голову, другой за живот, корчился у стены. Несколько растрепанных спросонья живчиков вмешиваться в драку не спешили. В отличие от Шубы, который с разбегу вклинился между дерущимися и тут же, получив от Фуфела по уху, отлетел в сторону. В свою очередь, отвлекшийся на помеху Фуфел, получил от Боярина кулаком в зубы – аж голова дернулась. Но на ногах бывший водитель суточной машины устоял и обхватил бывшего инкассатора поперек туловища медвежьей хваткой, не исключено, что у Боярина кости захрустели.
Скульптор хруста не слышал, но, посчитав необходимым вмешаться, схватил сцепившуюся парочку и оторвал одного от другого уже в воздухе. Все без исключения живчики, даже Влад с Машкой столпились на кухне. Пан Зюзя из лежачего положения принял сидячие, Вика – в свитере и джинсах, которыми поделилась с ней Зинаида, заботливо поднимала на ноги Шубу, Маргарита Николаевна, прижав к груди руки, с нескрываемой тревогой смотрела вверх, на своего подопечного. Все живчики помнили о предупреждении скульптора беспощадно наказывать каждого, затеявшего драку.
Для начала наказанием послужило перемещение Фуфела на плот, а Боярина на остров-пляж. Догадываясь, что, а точнее, кто послужил причиной разборок, скульптор решил временно изолировать от остальных живчиков Пана Зюзю. Достал из серванта платформу, отображавшую заснеженную поляну с проложенной посередине, обрывающейся лыжней. Несколько дней назад, прежде чем оживить Любку и Борисыча, скульптор перенес их на газон в Застолье и, отложенная в сторону заснеженная поляна, не подверглась его «чиху». Теперь настала и ее очередь.
Перенося Пана Зюзю на полянку, Серегу ничуть не переживал, что, в отличие от Фуфела на бревенчатом плоту и Боярина на песчаном острове, тот может замерзнуть среди сугробов. Ничего, Любка – так вообще голая на лыжах каталась, вот пусть Зюзя и побегает кругами, глядишь, и хмель выветрится перед серьезным разговором.
Но для начала необходимо было пообщаться с Боярином. Для ускорения процесса скульптор перенес к нему на остров-пляж Шубу, который без подсказки вооружился тетрадью и карандашом.