Ход кротом
Шрифт:
— Прошу не разрушать мое инкогнито! — внушительным жестом господин отмел возгласы. — Я хочу только сказать, что завод сей построен полностью на русские деньги, кои мною получены через русского агента, графа Игнатьева. Заказ на выпуск шрапнельных снарядов для России. Я заложил собственное заводское оборудование и земельный участок с действовавшим на нём на тот момент заводом шарикоподшипников. Строительство завода было завершено в рекордные сроки — всего за четыре месяца…
Месье повел над столом крепкой ладонью с длинными сухими пальцами:
— Смею заметить, что заказ я выполнил с минимальным опозданием и без единого процента брака. Нынче же
Сделав паузу, таинственный незнакомец с характерным носом виленского еврея, с жестким выражением борца в позе, сжатых губах и резких жестах, провозгласил:
— Завтра я через профсоюз выведу на площадь под Эйфелевой башней весь персонал. Мне полиция ничего не посмеет сделать. И там-то наши гости пусть и выступят! Это будет нечто! О, это будет шок! Старый Париж содрогнется! Не сомневайтесь!
Месье снова коротко поклонился — французы заменяли этим жестом тысячи слов — сел и налил себе красного.
Таким вот образом, прежде, чем Аршинов и Махно успели оглядеться, все уже оказалось наилучшим образом обстряпано.
— А сейчас лучше пускай наши гости споют «немецкую» песню, — подмигнув сразу всем, предложил их гид по Парижу, Боря Энгельсон, уехавший еще при царе и занимавшийся именно что печатью всевозможных прокламаций, книг и статей анархистов. Он-то и устроил гостям покупку книг.
Немцы оживились. К столу подтянулись просыпающиеся там и сям эльзасцы. У большинства из них тексты листовок отпечатались на щеках, запястьях и лбах: кто чем лежал на стопках бумаг.
Сашка Лепетченко принял гитару. Для Махно нашлась гармошка. Седой Аршинов только расстегнул воротник, чтобы «подтягивать на басах», как он это называл. Снова выпили все по стакану красного — «для голоса», и Сашко начал, делая паузы для перевода после каждой строки:
— На Розенкаймерштрасс открылася пивная, Там собиралася компания блатная. Там были Лоссов, Зайссер — третьего не знаю — И с ними гвоздь программы Эрих Людендорф.Боря зачастил на немецком со скоростью французского; французам переводил вполголоса сам Аршинов — на таком-то уровне и он язык знал.
Три комитетчика и генерал-полковник, Который вел себя как чистый уголовник, Хоть шил костюмы элегантно, как у лорда, и регулярно декалоном брызгал морду. Пока всё это вдохновенно заседало, Явилась банда из соседнего квартала, Чье руководство недвусмысленно сказало, Что тоже хочет строить новый мир…Немцы невежливо заржали. Все сдвинули стаканы, пока Сашко и Нестор жарили проигрыш. Поймавший ритм Отстон оттенил двумя вилками прямо по столешнице; Сашко затянул молодым голосом дальше:
— Их козырной, войдя походкой пеликана, Достал волыну из жилетного кармана И, показав ее почтенному собранью, Откорректировал программу заседанья. Держа пистоль, как держат ручку у трамвая, Он им сказал: «Стоять, бояться, я стреляю! ЯТут уже засмеялся и мексиканец, разобравший французский диалект Аршинова. Выпили еще по чуть-чуть: мешали слезы от смеха. Музыканты выдохнули, гармошка с гитарой зарокотали глубоко, внушительно:
— Они сказали, сделав пакостные лица, Что не получится у них договориться По многим пунктам продовольственной программы, И прочь пошли, поправив белые панамы. Но Геша Геринг был натурой очень пылкой, Он двинул Лоссова по кумполу бутылкой, А всех оставшихся пырнул столовой вилкой и, наконец, консенсуса достиг. На «новый мир» всё это было непохоже. Вдвоем с приятелем мы получили тоже, И из пивной нас вышвырнули разом, С побитой мордою и синяком под глазом.Тут все повалились кто куда, и даже загадочный месье, державший простенький стакан с дешевым вином как бокал с бордо лучшей марки и лучшего года, заулыбался неожиданно детской улыбкой.
— И вот, пока мы все лежали на панели, Раздались выстрелы и пули засвистели, И всех участников, как говорят поэты, На мостовую положили вниз портретом. И так накрылася фартовая пивная, А с нею вместе и компания блатная. Ах, где вы, Лоссов, Зайссер — третьего не знаю — И гвоздь программы, Эрих Людендорф?— Вот! — гордо выпрямился Сашко, утерев губы. — Пускай дрожат буржуи. Вчера мы были, как собаки. А сегодня у нас есть свое государство, наша Приазовская Республика! И уже послезавтра мы будем заседать на равных в царском дворце, в самом центре Парижа!
В самом центре Парижа, в особняке, где даже камин горит вежливо, изящно, без вульгарного треска и провинциального искрения, толстый седой джентльмен с узнаваемым лицом бульдога, с непременной толстой сигарой в углу вечно недовольного рта, облокотясь на стопку не слишком секретных бумаг, выслушивал портье:
— Сэр… К вам некий моряк, но форма мне, к стыду моему, незнакома, и я лишен удовольствия назвать вам его подданство и звание. Он просит передать, что имел удовольствие встречаться с вами в Саутенд-оф-Си, на Шобери-коммон-роуд.
Джентльмен с видом крайней заинтересованности вынул сигару и отложил ее в нефритовую пепельницу:
— Просите, немедленно.
Портье исчез. Прошло несколько томительно-долгих секунд, и в превосходно обставленную комнату, освещенную двумя высокими окнами, вошел прекрасно знакомый джентльмену персонаж… Джентльмен едва не назвал его человеком.