Ход пешкой
Шрифт:
От Плясуньи невозможно уйти. Она подстерегает своих жертв и вовлекает в бешеную пляску, пока те не упадут замертво. Она питается жизнью и экстазом. Ни разу никто не спасся. А она смогла. Выбрала его. Вернулась.
Не отдаст. Никому. Никогда.
Кэсс открыла глаза. Было темно. Тепло костра и аромат готовящейся еды влекли ее из сна в явь. Девушка села, потерла виски. Что за сон? И не вспомнишь. Она поднялась и побрела к костру, с удивлением отмечая тянущую боль во всем теле. Как будто в спортзале перезанималась.
У
Ночь наполняла воздух загадочными звуками, которые заставляли сердце биться чаще. Веселые яркие искры летали над костром, и, казалось, они исполняют какой-то танец. Она не знала, сколько просидела так безмолвно, пока шорох одежды поднимающегося на ноги хозяина не разрушил очарования и не вернул ее на грешную землю.
Амон остановился перед невольницей и посмотрел сверху вниз безо всякого интереса – ну, попалось что-то на дороге, пнуть или обойти?
– Пора возвращаться, – холодно сказал он и взглянул такими пустыми глазами, что сжалось сердце.
Во взгляде и голосе не было ни интереса, ни участия, ни жалости – лишь равнодушие, которое было даже страшнее гнева, поскольку полностью исключало чувства. Когда на тебя смотрят вот так – ощущаешь себя ничем и никем, находящимся нигде. Когда-то, в другой жизни, он смотрел на нее так в кошмарах, заставляя сжиматься от ужаса перед тем злом, что нес в себе.
Поставив тарелку на землю, Кассандра поднялась и, пристально глядя в холодные голубые глаза, спросила:
– Когда ты оставишь меня в покое?
– Еще не решил. Но склоняюсь к варианту, который включает твою долгую и болезненную смерть. – Демон прищурился. – Ты должна бы умолять о прощении.
Возмущенная девушка вздернула брови. Умолять? Она не просила ее похищать в этот мир! И не обязана подчиняться! Ладони сами собой сжались в кулаки. Не будет она его умолять. К такому взывать – все равно что к камню. «Я бы убежала от тебя тысячу раз!» – подумала непокорная рабыня и с опозданием вспомнила, что он без труда читает все ее мысли. И он, конечно, прочитал.
Вздернутые брови, мятежно горящие глаза, стиснутые кулаки сказали больше самых пространных объяснений. Она никогда не покорится. Амон мог лишь придумать новое унижение. На миг в его глазах вспыхнула злобная искра, словно он хотел сказать что-то обидное. А может, ударить? И тогда Кэсс опередила. Он не успел увернуться. Ее руку опалило болью, но заросшей щетиной скуле наверняка пришлось куда как хуже. Рабыня заносчиво вскинула голову. А хозяин удивленно дотронулся рукой до щеки, словно не верил ощущениям собственного тела.
Но уже через мгновение упоительное замешательство исчезло с его лица, и жесткая
– Это было извинение? – спросил он с недоброй усмешкой.
– Это было: «Всю душу ты мне вымотал, любимый», – прохрипела строптивица, гадая, сколь быстрой будет ее смерть.
Может быть, она погорячилась, рассчитывая на несколько мгновений? Может, впереди долгие часы ужаса, за которые она устанет умолять о пощаде и не раз проклянет собственную глупую гордость?
– Любимый? – в низком голосе прозвучал какой-то новый, непривычный оттенок чувства, и это заставило Кассандру открыть глаза.
Во взгляде голубых глаз сквозило какое-то болезненное удивление. Стальные пальцы, сжимавшие горло рабыни, медленно разжались.
– Любимый – это тот, кого любят. А ты меня боишься. Я даже сейчас слышу, как у тебя выпрыгивает сердце. Ты трясешься от ужаса каждый раз, когда я приближаюсь… любимая, – сделав едкое ударение на последнем слове, насмешливо произнес он.
Но все-таки невольница видела: хозяин отчаянно пытается вернуть утраченное самообладание. Что, интересно, повергло его в такое смятение? Запоздалое понимание едва не сразило наповал. Да он удивлен! Никто из людей ни разу с ним так не разговаривал! Интересно, а «любимым» его вообще хоть кто-нибудь называл?
Ее слова, сказанные со зла, его не взбесили, нет, они… привели его в недоумение, он не знал, как на них реагировать. И, похоже, впервые в жизни оказался в замешательстве.
– Тебя никто не называл любимым?
Амон повел бровью. Это было опасное движение. То ли собирался броситься, то ли ударить, то ли отпустить и уйти. Ждать можно чего угодно. Кэсс напряглась, но все равно не смогла скрыть любопытства. Он растерян? Почему? Коварная улыбка тронула уголки губ и исчезла. Коротенький шажок вперед, лукавый прищур… Слова полились сами собой:
– Когда я смотрю на тебя, мне иногда хочется сказать… что ты очень красивый. – Девушка осторожно провела рукой по напряженной шее.
Демон молчал.
– Что без тебя мой мир был бы пустым и тоскливым. – Прохладные пальцы скользнули вверх, зарылись в светлые волосы.
Зрачки прозрачных глаз расширились, и он неосознанно отступил.
– А еще хочется постоянно называть тебя ласково: Амошка, – продолжила наступление осмелевшая рабыня.
Мужское лицо, и без того не наделенное эмоциями, совсем окаменело, лишь в зрачках полыхал дикий огонь: злость, смятение, удивление… Да что с ним? Кассандра наступала, а ее мучитель, почему-то внезапно растерявший всю свою уверенность, пятился, пока не уперся спиной в дерево. Девушка подошла совсем близко, как не осмеливалась еще ни разу в жизни. Она смотрела в его беспокойные глаза, с торжеством осознавая, что есть еще несколько слов, которые ранят Амона сильнее.