Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем
Шрифт:
В то же время этот «уважаемый господин» позволял себе поступки в отношении адвокатов, никак не делавшие ему чести и, что самое удивительное, не вызывавшиеся какой-либо объективной необходимостью при отсутствии даже малейших поводов. Правильнее, наверное, было бы говорить об элементарной непорядочности. В один из дней жаркого августа 2004 года, ближе к концу рабочего дня, в заседании, начавшемся в 9.30 утра, Генрих Падва попросил суд объявить перерыв до завтра, сославшись на усталость, свой возраст (на тот момент ему было 73 года) и восемь часов, уже проведенных в судебном зале при допросе свидетеля. Единственным, кто против этого категорически возражал, был прокурор Шохин. Дословно он заявил: «Не могу поверить, что Генрих Павлович, уважаемый многоопытный адвокат, не в состоянии дальше продолжить работу. Во всяком случае, объективных свидетельств я не наблюдаю, поэтому не могу согласиться с возможностью
Касаясь деловых качеств государственного обвинителя, отмечу, что о методах, применявшихся в своей работе прокурором Дмитрием Шохиным, будет рассказано далее, а вот об оценках, которые он заслужил своей деятельностью, необходимо упомянуть уже сейчас.
Однажды на процесс пришел писатель и публицист Виктор Шендерович, как раз заставший один из пиков активности Шохина, делавшего все возможное, чтобы не дать изложить свое мнение приглашенному защитой специалисту по вопросам налогообложения. Делясь потом впечатлениями от увиденного, Шендерович высказал предположение, что для участия в суде по делу Ходорковского и Лебедева прокуратура провела конкурс хамов, по итогам которого г-н Шохин, выигравший на этом конкурсе, был допущен к процессу.
Своим поведением в Мещанском суде Шохин заслужил несколько заявлений об отводе, где говорилось о необходимости его устранения из дела по предусмотренным законом основаниям. Не случайно затем действия этого прокурора стали одной из причин вынесения 25 января 2005 года крайне резкой резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы, где указывалось на дискриминационное обращение со стороны российских правоохранительных органов с обвиняемыми и непозволительное давление на свидетелей.
19 октября 2004 года Платон Лебедев заявил перед участниками судебного разбирательства: «Для меня очевидно, что демагогические, зачастую юридически несостоятельные, а в ряде случаев откровенно невежественные заявления и процессуальные действия гособвинителя Шохина свидетельствуют о постепенной деградации профессиональной квалификации высокопоставленных должностных лиц Генпрокуратуры». На завершающем этапе процесса, 8 апреля 2005 года, Лебедев, в полной мере убедившись в недобросовестности и злонамеренности основного оппонирующего лица, был еще более категоричен: «Я сознательно отказываюсь от участия в прениях с представителями государственного обвинения, потому что не допускаю для себя возможности опуститься до уровня “равенства” с господином Шохиным. Господин прокурор, представляющий в суде и якобы отстаивающий интересы государства, даже своим внешним видом постоянно оскорбляет не только судебную власть, но и собственное ведомство, демонстрируя развалившуюся в мягком кресле позу, высокомерно-снисходительную ухмылку. При этом изрекаемые им пафосные, но абсолютно безграмотные заявления и примитивные суждения всякий раз подтверждают его полное невежество, некомпетентность и незнание русского языка. По ходу всего судебного процесса господин Шохин, по-видимому имея гарантии на вседозволенность и безнаказанность, не упускал случая продемонстрировать личную преданность своим работодателям, а не свое служение Закону. Любой человек, будь то женщина или уважаемый в своем деле специалист, который, по мнению Шохина, мог своей принципиальной позицией или исполнением гражданского и профессионального долга… представлять опасность для его руководителей-на-чальников, незамедлительно становился объектом его нападок, инсинуаций, прямых оскорблений и казарменных шуток. Шохин отличается профессиональной нечистоплотностью. Именно поэтому ему были заявлены два отвода в Мещанском суде и один в Московском городском суде за беспардонное игнорирование норм российского законодательства и ложь».
Не забыл Лебедев о заслугах Шохина и при появлении второго уголовного дела. Еще будучи в статусе подозреваемого, он в заявлении от 18 января 2007 года об отводе руководителя бригады Каримова и всей его следственной группы указал на «исполняющего роль прокурорского “петрушки” и “балаганного шута” Шохина Д.Э.».
В свою очередь, и Михаил Ходорковский поставил диагноз процессуальному оппоненту: «Что касается Шохина, то и его проблемы понятны. То, что он решил не выступать против начальства, а творчески врать в суде, к сожалению, это неизбежное следствие системы круговой поруки, в которой он существует» [40] .
40
Ходорковский М.Б. Статьи. Диалоги. Интервью. М., 2010. С. 68.
Адвокат Генрих Падва через некоторое время после завершения разбирательства в Мещанском суде высказал свою резко негативную оценку работы Дмитрия Шохина: «Поучаствовав с ним в процессе, могу высказать мнение, что это совершенно бездарный гособвинитель, который умел лишь повторять доводы обвинительного заключения, а его собственные доводы, как правило, были нелепыми. Приговор по делу Михаила Ходорковского был вынесен не благодаря таланту прокурора Шохина, а в силу особенности этого дела. Дерзить, хамить, передергивать и искажать факты – это он умел, доказать же людям правоту он не в состоянии» («Коммерсантъ», 20 сентября 2006 г.).
На втором процессе, где участвовали пять государственных обвинителей, роль Дмитрия Шохина была сведена к минимуму – возражения на некоторые ходатайства защиты и отводы, оглашение документов, фрагмент выступления в прениях. Причин такой пассивности было, по-видимому, две. С самого первого своего появления в зале Хамовнического суда Шохин всем своим видом демонстрировал: я уже сделал свое дело еще в Мещанке, теперь пусть потрудятся другие. Он преуспел в реализации этой задачи прежде всего благодаря своему коллеге прокурору Валерию Лах-тину, взявшему бразды правления в прокурорской группе в свои руки и очень активно «потянувшему на себя одеяло», да так, что другим обвинителям ничего не оставалось, кроме как быть сторонними наблюдателями. Один из журналистов, посещавших где-то на середине второй процесс, написал, что ему совершенно непонятно, что там делает Шохин, поскольку он все время только молчит и улыбается. В качестве версии было высказано предположение, что тот в качестве «триумфатора первого процесса» лишь выполняет роль талисмана.
Кстати, упоминание прокурора Валерия Лахтина дает очень удобный повод перейти к рассмотрению его персоны.
Впервые этот представитель Генеральной прокуратуры РФ попал в поле нашего зрения уже в самом начале следствия по делу Лебедева, в июле 2003 года. Он явился в Басманный суд Москвы, чтобы добиваться заключения Платона Леонидовича под стражу, что, впрочем, для судебно-прокурорского тандема не составило большого труда.
Затем Лахтин в качестве надзирающего прокурора иногда отвечал на жалобы защиты, принимал участие в судах по продлению арестов и кассационных слушаниях, лично вручал адвокатам обвинительные заключения по второму делу, а затем возник в здании Хамовнического суда Москвы уже как государственный обвинитель. К тому моменту должность его называлась «старший прокурор отдела по надзору за расследованием уголовных дел в Следственном комитете при Прокуратуре РФ Управления по надзору за расследованием особо важных дел Генеральной прокуратуры РФ».
Говорить о такой, мягко скажем, своеобразной фигуре, как прокурор Лахтин, просто и сложно одновременно. Просто – поскольку в нем нет никакой особой тайны, он – ревностный исполнитель воли своих начальников в той степени, в которой он понял их указания и насколько ему позволяют его весьма скромные познания в области права (о других сферах, таких как экономика, речь вообще не идет). Думаю, что если бы ему поступила команда оправдывать действия Ходорковского или сажать в тюрьму судью Данилкина, он бы и их выполнил с присущим ему рвением, хотя одинаково непрофессионально. А сложность состоит прежде всего в поиске подходящих литературных или хотя бы в меру ругательных слов, которыми можно было бы в полной мере и точно охарактеризовать деятельность этого господина.
Впрочем, какое-то место для интриги все же его поведение оставляет. Например, для меня остается загадкой цель, ради которой Лахтин на втором процессе, как уже сказано выше, взял на себя роль лидера таким образом, что другие его коллеги, по сути, остались без работы, далеко не всегда одобрительно наблюдая за тем, как сей оратор веселит публику своими перлами. Непонятна и его позиция, изложенная в прениях сторон второго процесса, когда одной частью своего выступления он опровергал другую, а попутно еще и утверждения своей коллеги Ибрагимовой.
И уж совсем является непостижимым для нормального понимания, как взрослый человек с погонами старшего советника юстиции и публично кичащийся своим хорошим высшим образованием, может раз за разом спокойно выносить регулярный хохот в зале, вызываемый его высказываниями.
Признаться, первое время он не побуждал у меня такой аллергии, которая активно развилась в последующем. Лахтин обычно либо говорил стандартные для подобных ситуаций вещи (все законно, нарушений нет, постановление следует оставить в силе), либо даже пытался в меру сил демонстрировать изворотливость ума и изыскивать контрдоводы в ответ на обвинения защиты в обманах и фальсификациях.