Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем
Шрифт:
В то же время было бы неверным утверждать, что свидетели обвинения в прямом смысле этого выражения вообще отсутствовали. По первому делу это были, если можно так выразиться, «изобличители» по должности, занимаемой в налоговых органах. Естественно, после вынесения решений о привлечении к ответственности налогоплательщика по эпизоду с корпоративными налогами и заявления гражданских исков в части личных налогов вызванным в Мещанский суд сотрудникам подразделений ФНС РФ не оставалось ничего иного, кроме как прямо или косвенно при поддержке или подсказке прокуратуры говорить о налоговых нарушениях.
Что же касается второго дела, то здесь такого рода свидетелей можно разделить на две условные и весьма малочисленные группы. Первые – это обиженные ЮКОСом (или Ходорковским персонально – кому как нравится) по причине смены собственников и руководства в данном случае у
75
Бирюков Ю. Убийство без мотива. С. 6.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: Скажите, пожалуйста, Вы занимались, насколько я понимаю, международными операциями с нефтью. И знаете ли Вы сорт Ural’s? Я извиняюсь за вопрос, но он необходим. Все равно что спросить у грамотного человека, знает ли он букву «а», я вынужден спрашивать. Вы сорт Ural’s знаете?
Свидетель Рыбин Е.Л.: Нет, не знаю, Ваша честь [76] , не знаю, понятия не имею.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: А сорт Brent вы знаете?
76
Здесь нет ошибки, поскольку независимо от того, кто задает вопрос, ответ адресуется суду.
Свидетель Рыбин Е.Л.: Тоже не знаю. Понятия не имею.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: Давайте мы с Вами вернемся к технологии переработки нефти. Вот нефть поднялась на устье скважины, я использую Вашу терминологию, некондиционная нефть поднялась на устье скважины. Насосом, качалкой, не обсуждаем. Где происходит замер? И как, если Вы можете рассказать суду. Замер объема.
Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю, забыл уже.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: Установки «Спутник» при Вас ставились в «Томскнефти»? Не помните?
Свидетель Рыбин Е.Л.: И при мне тоже.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: Что делает установка «Спутник»?
Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: Установки предварительного сброса воды (УПСВ) в «Томскнефти» при Вас ставились?
Свидетель Рыбин Е.Л.: И при мне тоже.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: Скажите, пожалуйста, нефть поднялась на устье скважины, так сказать, не знаем, как замерилась и попала на какую установку?
Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю.
Подсудимый Ходорковский М.Б.: Вы же сказали, что Вы технологию знаете.
Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю, забыл.
Вот как описывали очевидцы упоминание государственным обвинением в прениях сторон ставшие легендарными в своей одиозности показания этого свидетеля: «Дальнейшие рассуждения Рыбина вызвали шум в зале и всеобщий смех: Рыбин заявил, что “внутрикорпоративные цены – это криминал в случае подсудимых, а в любом другом случае это не криминал. Это нормально, когда люди пользуются корпоративными ценами… – под смех зала Шохин с трудом разбирал текст, – показывают прибыль, платят с нее налоги и так далее”. Судья Данилкин смеялся вместе со всеми. Не выдержав, засмеялся даже и Шохин».
Вторая группа лояльных к стороне обвинения свидетелей, по нашим наблюдениям, относилась к группе риска, с чем и была связана занятая ими позиция. Это либо люди, кому были предъявлены обвинения, либо те, кто обвинения мог получить в любой момент. По указанной причине они, как вариант, оказывали следствию содействие, не отражавшееся в официальных протоколах: путем подсказок, где могут храниться интересующие сторону обвинения документы, либо самим передавать имеющиеся у них архивы; рассказов о происходивших в ЮКОСе событиях и их участниках с целью сориентировать на круг подозреваемых и подлежащих выяснению у них вопросов. Другие, будучи вызванными для допросов к следователям, готовы были подтвердить едва ли не все, чего от них ожидали, не сильно заботясь о том, происходило ли таковое на самом деле. Очень показательными были такие допросы при ведении одновременной аудиозаписи, которую затем удавалось прослушать в суде. Создавалось четкое впечатление, что следователь сам уже всё знает и нуждается только в подтверждении со стороны свидетеля, чья роль сводилась исключительно к поддакиванию, фиксировавшемуся потом в протоколе. Уверенные в себе следователи, получив такую ожидаемую информацию, зачастую даже не удосуживались проверять ее при помощи приобщенных к делу документов. В результате ловить за руку таких свидетелейсоглашателей при допросе в суде было делом техники. Особенно если они в своих показаниях на предварительном следствии, положенных затем в основу фрагмента эпизода об «отмывании», путали продавца с покупателем либо называли местом подписания договора офис, на тот момент времени еще не существовавший.
Но, по нашим наблюдениям, и эти свидетели, вызванные в суд, прекрасно понимая, что от них хотят услышать прокуроры, обладали столь высокими знаниями и опытом в сфере, в которой трудились, что или сами по себе, или с помощью предъявляемых им документов говорили вещи, игравшие на руку защите и вновь, раз за разом, опровергавшие версии обвинения.
Естественно, что защите еще со времени первого процесса было известно, что одновременно ведущееся с протекающими судами предварительное расследование по «материнскому» делу позволяет следователям накануне визитов в суд приглашать к себе свидетелей и настраивать их на дачу нужных показаний, официально оформляя такое действо протоколом допроса. В Мещанском суде был случай, когда пришедший во второй половине дня свидетель признался, что он прибыл туда прямо из Главного следственного управления.
Естественно, что защита возмущалась и делала по этой причине заявления, поскольку подобного рода действия представителей стороны обвинения противоречили закону. Можно говорить об этом с уверенностью, так как ранее уже выносилось судебное решение по подобному поводу, и оно доводилось до сведения руководства Генеральной прокуратуры РФ. «…Свидетели… прямо показали, что их перед судебным заседанием вызывали на допрос в Генеральную прокуратуру РФ и допрашивали по тем же обстоятельствам, которые у них должны были выясняться в суде. Данные действия сотрудников Генеральной прокуратуры РФ суд расценивает как давление на свидетелей, подлежащих допросу в судебном заседании». Это фрагмент частного определения, вынесенного 10 июня 2004 г. Московским окружным военным судом в адрес Генерального прокурора РФ по делу об убийстве журналиста Холодова [77] .
77
Опубликовано в «Вестнике Адвокатской палаты г. Москвы». М., 2004, № 7 (9).
Однако негодование защитников было пропущено мимо ушей. Более того – когда данный факт выявился в отношении свидетельницы Надежды Шек и адвокаты пытались выяснить детали, воспрепятствовал этому активно поддержанный судьей Валерий Лахтин, напомнивший женщине об угрозе уголовной ответственности за разглашение данных предварительного следствия.
Отметим здесь же, что допросы важных для выяснения обстоятельств дела свидетелей велись, как правило, не один день. Им предъявлялись представителями сторон различные документы, по инициативе прокуроров под предлогом выявленных противоречий регулярно оглашались их показания на предварительном следствии, в том числе с прослушиванием аудиозаписей, по ходу допроса возникали все новые и новые вопросы. Так, свидетели Узорников и Авалишвили давали показания в Хамовническом суде по три дня, Рыбин и Гулин – по четыре, Голубович – семь, Анилионис – шесть, и так далее.