Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора

Съёживаясь в кромешной тьме и жуткой затхлости от железных тисков страха, сжимающих грудь, и сверлящей, адской боли в коленях, Брайан Блейк молит все известные ему силы о второй паре рук. Тогда он мог бы закрыть собственные уши и, возможно, оградил бы себя от повторяющегося раз за разом звука крошащегося на мелкие кусочки человеческого черепа. К сожалению, единственная

Семилетний ребёнок продолжает дрожать в его руках, дёргаясь от прерывистых, колотящих ударов за пределами шкафа. Потом наступает тишина, нарушаемая лишь липким звуком шагов по окровавленной плитке и шквалом гневного шёпота в вестибюле.

Брайан опять закашливается. Он не может ничего с этим поделать. В течение нескольких дней он боролся с этой проклятой простудой, с непрекращающейся болью в суставах и насморком, от которых он никак не может избавиться. Это происходит с ним каждую осень, когда в Джорджии наступает по-осеннему промозглая и мрачная погода. Сырость проникает в его кости, высасывает жизненную силу и затрудняет дыхание.

И теперь каждый кашель сопровождается разрушительным приступом лихорадки.

Согнувшись в три погибели от очередного приступа отрывистого, сухого, хрипящего кашля, он продолжает закрывать дрожащими руками маленькие ушки Пенни. Он понимает, что гаркающий звук его кашля привлекает внимание нежеланных гостей, но ничего не может с этим поделать. С каждым кашлем его ослеплённые зрачки видят крошечные вспышки фейерверков, хотя на поверку это всего лишь игра света и тени.

Шкаф — всего лишь четыре фута в ширину и, возможно, три в глубину — тёмный, как чернильница, и воняет нафталином, мышиным помётом и старым кедром. Пластиковые пакеты для пальто свисают в темноте, задевая лицо Брайана. Его младший брат, Филип, говорит, что кашлять в шкафу можно. На самом деле, Брайану жутко хочется закашлять, но он боится привлечь монстров. К тому же, ему лучше не заражать чёртовой простудой маленькую девочку Филипа. Если бы он сделал это, Филип бы разбил Брайану голову.

Кашель проходит.

Мгновения спустя, ещё одна пара громыхающих шагов нарушает тишину снаружи шкафа — другое мёртвое нечто входит в поражённую зону. Брайан ещё сильнее прижимает свои ладони к ушкам Пенни, и ребёнок вздрагивает от нового исполнения «Раскалывающегося Черепа в ре миноре».

Если бы вы попросили Брайана Блейка описать шум за пределами шкафа, вероятно, он вспомнил бы те дни, когда был владельцем провального музыкального магазина. Он говорит бы вам, что звуки ломающегося черепа похожи на ударную симфонию, которую могли бы исполнять в аду. Какая-нибудь кислотно-уносящая вещь Эдгарда Варезе или наркотическое барабанное соло Джона Бонэма, с повторяющимися стихами и припевом: тяжёлое человеческое дыхание… неуклюжие шаги очередного ходячего трупа… свист топора… глухой стук стали, погружающейся в плоть…

… и наконец, многозначительный финал: шлепки мокрой, мёртвой массы на склизком паркете.

Очередное затишье отдаёт лихорадочным ознобом по спине Брайана. Снова наступает тишина. Теперь глаза привыкли к темноте, и Брайан впервые видит блеск густой артериальной крови, просачивающейся из-под двери. Выглядит как моторное масло.

Он аккуратно оттаскивает свою племянницу от растекающейся лужи, потянув её к ботинкам и зонтикам вдоль задней стены.

Подол маленького джинсового платья Пенни Блейк пачкается кровью. Она быстро отдёргивает ткань и отчаянно оттирает пятно, как будто эта впитавшаяся кровь может как-то заразить её.

Брайана скрючивает очередной судорожный приступ кашля. Он борется с ним.

Он глотает, с болью в горле как от разбитого стекла, и крепко обнимает девочку. Он не знает, что сделать или сказать. Он хочет помочь своей племяннице. Он хочет прошептать ей что-нибудь обнадёживающее, но не может вспомнить ничего подходящего.

Отец девочки знал бы, что сказать. Филип знал бы. Он всегда знает нужные слова. Филип Блейк — парень, говорящий именно те вещи, которые все остальные хотели бы сказать. Он говорит то, что нужно, и делает то, что нужно. Как сейчас. Он там, снаружи, с Бобби и Ником, делает то, что нужно… пока Брайан затаился здесь, в темноте, как напуганный кролик, пытаясь подобрать слова, что бы сказать их своей племяннице.

Учитывая тот факт, что Брайан Блейк — старший из двоих братьев, странно, что он всегда был коротышкой. Едва достигающий ростом пяти футов семи дюймов в ботинках, Брайан Блейк был тощим подобием мужчины, на котором болтались когда-то обтягивающие джинсы и рваная майка Weezer. Мышиная бородка, плетёные браслеты, тёмные соломенные волосы как у Икабода Крейна дополняют картину тридцатипятилетнего богемного бродяги, застрявшего в неопределённости как Питер Пен. И теперь он стоит на коленях в пахнущей нафталином тьме.

Брайан хрипло втягивает в себя воздух и смотрит вниз на Пенни. Глазки оленёнка на её онемевшем от ужаса лице кажутся призрачными в темноте шкафа. Она всегда была тихим ребёнком почти с фарфоровой, как у китайской куклы, кожей, что придавало её лицу неземной вид. Но с тех пор, как её мать умерла, она ещё больше ушла в себя, с каждым днем становясь все бледнее, едва ли не прозрачной. Чёрные как вороново крыло завитки волос, закрывали её большие глаза.

За последние три дня она почти не говорита ни слова. Конечно, у них было три необычных дня и травма действует на детей не так, как на взрослых. Но Брайан беспокоится, что Пенни, возможно, скатывается в какое-то шоковое состояние.

— Всё будет хорошо, малыш, — неубедительно шепчет ей Брайан, прерываясь кашлем.

Она говорит что-то, не глядя на него. Бормочет, уставившись в пол, и слеза жемчужной каплей выступает на её грязной щеке.

— Что ты говоришь, Пен? — Брайан бережно прижимает её к себе и вытирает слёзы.

Она говорит что-то снова и снова, снова и снова, но вовсе не Брайану. Она повторяет снова, как мантру, или молитву, или заклинание: «Никогда-никогда не будет хорошо, никогда-никогда-никогда-никогда-никогда».

— Тссс.

Он держит её голову, нежно прижимая к складкам на своей футболке, ощущая влажное тепло её лица на своих рёбрах. Он снова прикрывает её уши, когда слышит сильный удар ещё одного лезвия топора за пределами шкафа, пробивающий кожу на голове, затем твёрдую оболочку черепа, мозг и серый, мягкий желатин затылочной доли.

Раздаётся чмокающий звук, словно удар бейсбольной битой по мокрому мячу для софтбола. Кровь выплёскивается, будто на пол бросают мокрую тряпку. И всё это сопровождается ужасным влажным стуком. Как ни странно, это самое ужасное для Брайана: этот глухой, влажный удар падающего тела на дорогую керамическую плитку. Плитка сделана на заказ, с искусно выполненной инкрустацией в ацтекском стиле. Это прекрасный дом. По крайней мере, он был таким раньше.