Ходячие мертвецы. Падение Губернатора. Часть вторая
Шрифт:
Старые знания волнами возвращались к нему. Он вспомнил четыре стадии гиповолемического шока – полевые медики называли их «игрой в теннис», так как этапы потери крови совпадали с количеством очков, начисляемых по ходу гейма: потеря пятнадцати процентов считалась минимальной, потеря от пятнадцати до тридцати процентов – серьезной, приводящей к резкому понижению кровяного давления и тахикардии, потеря от тридцати до сорока процентов угрожала жизни и могла вызвать остановку сердца, а потеря сорока процентов и больше была смертельной.
Губернатор несколько часов пребывал между второй и третьей стадией, и Бобу пришлось дважды проводить
Позднее Боб с дотошностью страхового следователя восстановил хронологию жуткого события и схематично зарисовал в блокноте орудия пыток, оставшиеся в гостиной Губернатора (а также вероятные точки входа). Глубокая рана, оставленная дрелью, была особенно сложной, хотя она, судя по всему, и не задела ни одну из главных артерий. Она прошла в двух сантиметрах от ответвления сонной артерии, и Бобу потребовался почти час на ее очистку. У него закончилась марля, закончился пластырь, закончилась перекись водорода, закончился «Бетадин» и закончилась глюкоза. Другой проблемой было внутреннее кровотечение, лечение которого было тоже не под силу Бобу, но на второй день Боб пришел к заключению, что воздействие на прямую кишку Губернатора и удары тупым предметом, следами которых было покрыто семьдесят пять процентов его тела, не привели ко внутренним кровоизлияниям.
Как только состояние Губернатора стабилизировалось, Боб занялся инфекцией. Он знал по собственному опыту, что инфекция – это безмолвный спутник большинства боевых ранений и главный инструмент старухи с косой, когда та хочет забрать жизнь солдата, на первый взгляд находящегося вне опасности. Помня все это, он принялся искать антибиотики, разоряя больничные шкафы. Боб опасался, что раны Губернатора – идеальная среда для развития сепсиса, учитывая, сколь ржавые, грязные и окислившиеся инструменты использовались при пытках, а потому вылил в капельницу весь моксифлоксацин до последнего кубика и ввел подкожно последние капли нетромицина, оставшиеся в Вудбери. К утру третьего дня раны начали затягиваться и заживать.
– Я бы не сказал, что он уже вне опасности, – сказал Боб, обобщая все это, подошел к мусорной корзине в другом конце комнаты и выбросил туда целую пригоршню использованных ватных тампонов. Ему понадобилось примерно десять минут, чтобы вспомнить все по порядку, и теперь он решил налить себе еще немного мутного кофе. – Он, так сказать, балансирует на грани, но держится молодцом. – Повернувшись к Лилли, он поднял чашку. – Хочешь чашечку?
– Давай… – пожала плечами Лилли. – Почему бы и нет? – Она посмотрела на Брюса и Гейба, которые стояли по обе стороны двери. – Я вам не указ, ребята… Но на вашем месте я бы проверила северную стену.
– А ты теперь что, царица Савская? – буркнул Брюс.
– Мартинес
Брюс и Гейб переглянулись, проверяя реакцию друг друга на приказ какой-то непонятной девчонки.
– Она дело говорит, – заметил Гейб.
– А, черт с вами… – тихо проворчал Брюс и вышел из комнаты.
Гейб последовал за ним.
Боб подошел к Лилли и протянул ей бумажный стаканчик с кофе. Лилли снова обратила внимание, что руки Боба больше не дрожали. Она сделала глоток.
– Боже, какая гадость, – сказала она, слегка поморщившись.
– Зато с кофеином, – ответил Боб, снова повернувшись к больному. Он вытащил из заднего кармана блокнот, подвинул стул к кушетке, сел и сделал несколько заметок. – Состояние критическое, – бормотал он, водя карандашом по бумаге. – Нужно вести учет «Викодина», который я ему даю. Может, в сочетании все лекарства и вызвали кому.
Лилли подвинула стул ближе к кушетке. Приторно пахло антисептиком и йодом. Из-под простыни выглядывали бледные и неподвижные, как мертвая рыба, босые ноги Губернатора с давно не стриженными ногтями.
На мгновение Лилли захватил странный ураган чувств – мысль о смерти на кресте и жертвенных агнцах пронзила ее, подобно молнии. Внутри у девушки похолодело, она вдруг отвернулась в сторону. Какой человек способен на такое? Кто эта женщина? Откуда она взялась? В голове у Лилли крутился и более страшный вопрос: раз эта женщина способна сотворить такое со столь опасным человеком, как Губернатор, что же ее группа может сотворить с Вудбери?
– Главное сейчас – не допустить распространения инфекции, – сказал Боб, осторожно прощупав кончиками пальцев пульс на шее Губернатора.
– Боб, скажи мне правду, – тихо попросила Лилли, взглянув медику в глаза. Боб недоуменно посмотрел на девушку и отложил блокнот. – Думаешь, он выкарабкается?
Боб задумчиво втянул ноздрями воздух, а затем со вздохом выпустил его.
– Он крепкий парень, – медик взглянул на забинтованное лицо Губернатора. – Если кто-то и может выкарабкаться после такого, так это он.
Левая рука Боба, вся в морщинах и мозолях, легла на плечо больного. Лилли удивилась такой внезапной нежности. Неужели Боб Стуки наконец-то обрел смысл существования – наконец-то нашел выход своей тоске и неразделенной любви? Неужели этот кризис дал Бобу шанс справиться с болью от потери Меган? Неужели в этом и нуждался Боб Стуки – неужели он всегда хотел обрести приемного сына, который нуждался в нем? Губернатор всегда был добр к Бобу – Лилли заметила это практически с первого же дня и теперь видела логическое продолжение этой доброты. Казалось, Боб еще никогда не был таким живым, таким спокойным, таким примирившимся с самим собой.
– Но когда? – наконец спросила Лилли. – Как думаешь, когда он поправится?
Боб покачал головой и вздохнул.
– Я не могу сказать когда. Будь я даже прославленным хирургом-травматологом, я бы не смог оценить это время.
– Мы в ужасном дерьме, Боб, – вздохнув, сказала Лилли. – Нам, черт возьми, нужен лидер. Как никогда. На нас могут напасть в любую минуту, – она с трудом сглотнула, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. «Проклятье, только не сейчас», – подумала она. – Губернатор не в состоянии действовать, поэтому мы в полной заднице. А нам пора готовиться к войне.