Хогбены, Ретиф, Бел Амор, Грегор и Арнольд
Шрифт:
– Эх! – сказал он, сразу вспотев.— Серьезная болезнь требует серьезного лечения. Давай дальше, Сонк. На что ты живешь?
– Ну, однажды я толкнул старому Лэнгланду кукурузу. В обмен на пару штанов,— не очень уверенно ответил я.
Хрясь! Это ма изо всех сил огрела меня метлой по голове.
– А где это ты взял кукурузу? – спросила она.— Из самогонного аппарата стащил?
– Да ты чо, ма! – воскликнул я, уворачиваясь от метлы.— Мне дядюшка Элмер ее дал, чтобы я не рассказывал о том, как он…
– Ах ты мелкота!… – заорал дядюшка Элмер, набрасываясь на меня с кулаками.
– Твой доход! –
– О да,— обрадовался я.— В прошлом мае я нашел десять центов.
В жизни не видел, чтоб человек так высоко прыгал от ярости. Но он же иносранец, опять рассудил я, а потому решил немного обождать. И правда, снова выпив кукурузовки, учитель вроде как подобрел. Потом забрал у меня бумагу и сказал, что сам ею займется. После этого ничего не случалось до того самого дня, как учитель пришел к нам и сказал, что мне нужно явиться на зазывной пункт.
В голове у меня все так смешалось, что я начал соображать, только очутившись в какой-то комнате вместе с дядюшкой Элмером и странными людьми, которых я не знал. Говорили они очень смешно. Велели мне раздеться и пройти в соседнюю комнату, что я и сделал, а там оказался какой-то коротышка, который заорал что-то насчет медведя и выскочил вон, оставив дверь открытой. Я огляделся по сторонам – нет никакого медведя…
Ну, в общем, я стал ждать, и он вскоре вернулся вместе с высоким таким мужиком, который ухмылялся во весь рот.
– Ну вот видите, док,— сказал он.— Никакой это не медведь. Судя по личному делу, это Хьюи Хогбен.
– Но он такой, э-э, волосатый,— возразил коротышка.
– Это потому, что с прошлой недели не брился,— радостно объяcнил я.— Мы забивали свиней, и бритва куда-то запропала. И вообще, какой же я волосатый? Вы бы видели па. На нем такая шерсть, как на этих, о которых мне учитель как-то рассказывал, ну, как их там… на иаках!
Доктор постучал меня по груди, но я ничего не почувствовал. Потом он сказал:
– Здоров как бык. Подними-ка вот это, Хогбен.
И показал на железную болванку с ручкой, что стояла на полу. Ну, я ее и поднял. Она оказалась тяжелее, чем я думал, а потому вырвалась у меня из рук и шмякнулась о стену. Штукатурка так и посыпалась.
– Господи боже! – побледнел доктор.
– Ох, звиняйте, мистер,— сказал я.
– В лагере будешь извиняться, когда попадешь под команду сержанта. Насколько я их знаю, сидеть тебе на гауптвахте.
В это время поднялись шум и суматоха. Дядюшка Элмер выяснил, что в армию его мобилизировать отказываются, а потому отвязал свою деревянную ногу и принялся ею кого-то гонять. В конце концов, я его поймал, стараясь не слушать, что он там выкрикивает (подобные выражения такому молодому человеку, как я, слушать еще рано), после чего усадил на мула, привязал к седлу и хорошенько хлопнул животину (мула, конечно, не дядюшку) по заднице, чтобы домой топал. Последнее, что я видел, было лицо дядюшки Элмера, которое прыгало вверх-вниз у мула под брюхом. У бедной животины наверняка вся шерсть потом повылезла, такие словечки дядюшка использовал. Тут я заметил, что весь народ на улице глазеет на меня, и вспомнил, что на мне ничегошеньки нет. В общем, смутился я вааще.
Наш учитель говорит, что, когда происходит уйма вещей, о которых не хочется
Короче, оделся я снова, прошел еще через всякую чепуховину и наконец оказался в лагере, солдатом действенной армии. Доктор, кстати, надул меня, когда говорил, что я все время буду где-то там сидеть. Нигде я не сидел. Но моя ма всегда мне говорила, что старших нужно слушаться – по крайней мере, пока я не повзрослею. Вот я только и делал, что слушался.
Люди иногда злятся ну из-за самых дурацких пустяков. Вот, например, стреляли мы по мишеням, я в свое яблочко попал, а после взял и соседние мишени все перестрелял. Чего ж тут кричать? А потом поднялся шум из-за того, что я проделал дырки для пальцев в своих башмаках – так ведь ходить сразу стало удобнее. А потом снова был переполох – это когда я наступил на лицо одному парню, но это уж по чистой случайности. Просто я немного споткнулся, а он тут и подвернись. Этот парень все время привязывался к моему дружку, мне даже пришлось попросить его оставить моего приятеля в покое. А парень в ответ меня по носу стукнул. В общем, после того, как я на него наступил, парня быстренько потащили в лазарет, а меня посадили в комнату нести какую-то вахту.
Дружка моего звали Джимми Мэк, и он был ужас до чего образованный. Тощий, маленький, едва-едва росточком до нормы дотягивал. Я думаю, мы с ним потому и сдружились, что оба были коротышками. Он говорил, что его дедуля книжек перечитал даже больше, чем он сам. Звали дедулю Элифалет Мэк, и он изобретал всякие штуковины. Все считали его сумасшедшим, но Джимми говорил, что это вовсе не так. Дедуля работал над такой штукой, от которой самолеты лучше летают – сплав, вот как ее Джимми называл.
То есть, как я понял, когда самолет сделан из этой штуки, то он может быть страсть каким большим и летать страсть как далеко. Однако дедуля Мэк этот сплав еще не изобрел, а только чуток подвзорвался, когда попытался нам показать, как работает его изобретение. Когда мы уходили, он плакал и расчесывал свои обгорелые бакенбарды, но Джимми сказал, что когда-нибудь дедуля обязательно своего добьется.
Наш лагерь располагался как раз возле большого леса, и я иногда уличал минутку, чтоб смотаться туда по важным делам. Это касалось меня одного, потому я даже Джимми ничего не рассказывал. Вот из-за этого у меня и случились неприятности. Однажды меня привели в комнату, где было полным-полно офицеров в блестящих пуговицах, и начали задавать вопросы, которых я не понимал.
Вообще-то наш майор относился ко мне хорошо, но тогда он сидел злой как черт. И все вертел в руках какую-то смятую бумажку да на меня исподлобья поглядывал.
– Рядовой Хогбен! – говорит вдруг.— Где вы были сегодня днем?
– Ну вы даете, майор,— ответил я.— Прогуляться ходил, только и всего.
– За пределами лагеря?
– Ну… Да, сэр,— сказал я, потому как не хотел врать.
– Это запрещено. И вы так гуляете не первый раз. Вас неоднократно видели в лесу.
– Страсть как люблю погулять по холмам, майор,— сказал я.
Один офицер с белыми усами издал такой звук, как если бы проглотил какую-то гадость, и посмотрел на меня очень зло.