Хохочущие куклы (сборник)
Шрифт:
– …легко и хорошо. Ты так говоришь. Значит, есть предел кругам, возвращениям. Повторениям, а мне все время кажется, что повторения – это вечность. Я начинаю засыпать. Я вижу тебя, и в то же время… Толстый красный ковер, я ступаю на него. Это мой сон? Но я же здесь, в воде, с тобой. И как я могу видеть тебя, если темно?
– Твои глаза привыкли к темноте.
– Тссс…
– …
– Ты слышишь?
– Да… Это тикают часы.
– Странно.
– Ничего странного, одни в твоей спальне, другие – здесь, вот и получается такой звук, будто они перекликаются.
– Это не часы, это шаги… кто-то бродит под
– Нужно дождаться еще. До чего славно, тепло… размаривает… Эх, сейчас бы стопочку, и минералки запить. Нора, ты бы не могла добавить еще горячей, остывает.
– Сейчас.
– А мы хотели свалить… Уплыть… Через море, на другую сторону. То же самое везде. Но условия там лучше, говорят.
– Зачем?
– Там бы мы с трудовой работать устроились, там, говорят, легально… Сейчас уже значения не имеет.
– Ничто не имеет значения. Я не знаю, о чем ты…
– Где они сейчас, бедняжечки. Совсем их не чувствую. Как рванула, рванула от ментов…
– Оно просто доброе, – сказала Нора, закрывая глаза и думая о солнце в окне.
Во влажный темный воздух умывальни прошли Мани и Гуидо. Их шаги рушили тишину, и их резкий шепот. Гуидо нагнулся, обхватил и извлек из воды безвольное от сна тело Норы. В шепоте высокие ноты – ругань лилась из его рта, самые грязные слова. Мокрые волосы Норы повисли тяжело. Рявкнул на Мани, чтобы та подала простыню, – ему приходилось одной рукой удерживать Нору, другой – вытирать ее. Она почти проснулась, шевельнулись губы, ей обязательно нужно было сказать, но Гуидо закрыл рот краем простыни. Он перенес ее в спальню. Волосы растягивались по полу, он не пытался их подобрать, чтобы не упустить Нору, он и так с трудом донес ее до постели, тяжелую и скользкую. Уложил. Отер последние капли с лица. Вздохнул с облегчением. Натянул до подбородка одеяло. А за спиной всё говорили, говорили, Мани хрипло шептала: «Почему я? Почему я должна делать все самое грязное?» Гуидо не хотелось возвращаться в умывальню. Он тихо сказал: «Ну унесите это куда-нибудь. Позови техников, пусть кто-то снесет это в мусоропровод. Чтобы через час ванна была пустой».
И труп навочки унесли, а он ушел в другую сторону, прислушиваясь к тишине.
На следующий день Нора проснулась свежая, она сладко спала этой ночью.
Вспомнила, что вчера отыскала нужное платье, и теперь свободна, как будто вымыта вся посуда или выстирано все белье (как моют и как стирают – не знала). Рука нащупала в постели что-то жесткое. Взяла, рассмотрела. Перламутровая чешуйка с руки Саньки. Спрятала под рубаху у груди и много дней носила с собой, не теряла.
Праздник
Зимнее утро. Нет снега, зима теплая и влажная: туман. Воздух так свеж и бьет в лицо, что намокают глаза. Все бело, ничего не видно. В пепельнице остался окурок со вчерашнего вечера. Пепельница стоит в закрытой на ключ квартире, там же сигареты, хочется курить, киоски закрыты, и вернуться нельзя. Дома растворены в тумане.
Но медленно поднимающееся где-то за домами солнце все высушит. Рассвет, и мир людей становится осязаемым. Николай идет на остановку трамвая, ему хочется видеть как можно больше людей в это утро. В папке под мышкой заявление на увольнение.
«Нора!» –
Она просыпается от крика. Еще рано, часы бьют шесть. Неуверенно вспоминает, что она есть: вещь или существо, животное или человек и что ей снилось – холодный туман.
Неприятные дрожащие губы Гуидо у самых ее глаз. Она снова закрывает глаза. Чувствует, и слышит пощечины.
– Поднимайся, быстро! Мани, помоги же! Скорее…
– Выйдите, Гуидо. Я в умывальню…
– Сегодня без умывальни. Они уже здесь…
– Кто?
– Те, кому вы мешаете, Элеонора Фелисия.
Внезапно она понимает, что происходящее как-то связано с Коленькой, с тем, о чем они договаривались. Тогда нужно идти навстречу, а не убегать, чего бы ни стоило, но в какую сторону?
Накинув простыню, ее уводят через незаметную дверцу за шторой, по тайным ходам. Там до сих пор, с Нового года, висят елочные игрушки. Гуидо бледен настолько, что кажется пластмассовым, Мани – не бледна, ей не страшно, Норе тоже не страшно. Все трое бормочут на ходу, Нора бормочет, что ей нужно к Коленьке, а не от Коленьки, что бы там ни было, ее даже не трогает сейчас то, что раньше вызывало ужас, и не страшно терять себя. К нему, даже если будет огонь. Она падает, наступив на край простыни… Ее поднимают, заставляют бежать. Сбивается дыхание. «Не успеешь, не уцелеешь, быстрее».
Пот стекает. Оттолкнув Гуидо, Нора скидывает простыню и бежит. Укол боли снизу отзывается в боку. Не замечает. Спутавшиеся рубаха и волосы ставят подножки. Это она. Глаза, ноги, бровки. Без пудры, без платья. Слизывает пот с губы, говорит мысленно: «Представляешь, Санька?» Сжимает в руке чешуйку. Дышать. Не остановиться. Теряет сознание. Зимнее утро, туман. Никого нет. И не будет. Пусть. Свежий ветер тянет слезы из глаз. Туман обволакивает. В глазах светло. Будто она все еще бежит.
Шепот.
– Ну и что теперь делать, что?
– Ничего, тихо. Пусть лежит, как лежит. Будем ждать. Главное, чтобы она молчала.
Молчание.
Долгие часы они находятся втроем в тесной темной каморке. Молчание прерывается изредка вздохами Мани. Они с Гуидо бросили бесплодные и создающие лишний шум попытки привести Элеонору Фелисию в чувство.
От дыхания, беспокойства, пота воздух грязный и густой.
Гуидо смотрит. Нора лежит на полу. От теней кажется, что она улыбается, и кажется, что она миловидна. Она всегда мешает, но, если она исчезнет, как хотят иные, все развалится. Их мир лопнет. Оказывается, у нее такая нежная кожа.
Колонны увиты гирляндами дурманящих роз. Сверкают зеркала, сверкают люстры, Нора находится в центре и созерцает невидящим взглядом королевы. Тонкое платье, жемчуг и прозрачный пепел, рыже-черные волосы зачесаны назад, но выбиваются легкие, как будто случайные, пряди. Кузен Алекс Ниффлонгер неотразим во фраке, с этими запонками, блестящими всеми тайнами, с небрежной растрепанной прической. Он говорит:
– Приношу свои извинения. Я не знал, что невинная шутка вызовет такой переполох, я хотел сделать сюрприз из своего появления. Ведь старая госпожа умерла, и порядки теперь не такие строгие. Но ваш Гуидо вечно насторожен, он думает только о покушениях, поджогах, терактах, землетрясениях и отравлениях.