Хоккей: надежды, разочарования, мечты…
Шрифт:
…Говорят, никто не видел, как Тихонов улыбается. Однако кто видел улыбающимся Скотти Боумэна? Говорят, что Сазер последний раз смеялся в 1963 году. А много ли раз улыбнулся в нынешнем сезоне Арбур (тренер команды «Нью-Йорк Айлеидерс»)?
Тренерская философия Тихонова вращается вокруг одного слова — «дисциплина».
Цитируя Тихонова, Дойл привел следующее высказывание: «Я хотел бы тренировать до тех пор, пока буду чувствовать, что могу дать
Пришло ли такое время для Тихонова?
«Нет, комрад, нет» — таким ответом на собственный вопрос завершил материал о советском тренере корреспондент.
Слово «дисциплина» действительно часто звучит в моих разговорах с командой, и сейчас, кажется, хоккеисты разделяют отношение своего тренера к делу.
К этому вели годы напряженного труда.
Как начиналась моя работа в прославленном коллективе?
Помню ли, что было сказано в первый день? Пожалуй, помню. Помню и то, что этому предшествовало.
Позвонил Тарасов. Посоветовал:
— Ты, Виктор, должен им сразу сказать, что… Посмотреть на них так, чтобы… Команда должна при первой же встрече почувствовать, что…
Одним словом, предлагалось говорить то, что сказал бы при знакомстве с командой сам Анатолий Владимирович.
Попытался последовать совету Тарасова. Но не получилось. Прежде всего потому, что я не Тарасов. И то, что кажется естественным в устах маститого тренера, было, скажем, не совсем подходящим для меня. И хоккеисты мои слова не воспринимали.
Что должен был сказать я в тот день?
Думаю, мне вообще тогда не следовало говорить. «Тронная речь» в таких случаях неуместна. Слова остаются словами, особенно если произносит их малознакомый или вовсе не знакомый человек. И что бы он ни говорил, судить о нем, о его работе будут по делам, результатам — по очкам, если речь идет о тренере хоккейной команды.
Но самое главное — я был вообще против этого собрания. Ибо назначено оно было на следующий день после торжеств, посвященных очередной победе команды в чемпионате страны.
Мое отношение к таким торжествам?
Не устаю повторять: мы не можем позволить себе не только успокаиваться на достигнутом, но и долго радоваться даже самым большим победам. На радость отводится один день, всего лишь один день, а за ним — снова творческий поиск. Это не мной придумано, не мной изобретено. Так относились и относятся к победам, даже самым радостным, самым счастливым — на олимпийских играх, на чемпионатах мира, многие наши спортсмены.
То была двадцатая победа хоккеистов ЦСКА. Они добились ее под руководством Константина Локтева, старшего тренера команды, одного из славных армейских бойцов, которые составляют гордость и честь ЦСКА. Локтев был своим, близким человеком в команде, в клубе, работал он достаточно успешно, и его воспитанников не могло, естественно, не озадачить назначение нового тренера.
Узнали хоккеисты о решении руководства сразу после победы в чемпионате и были искренне удивлены. Не скрывая говорили:
— Мы — за Константина Борисовича, мы с ним будем и двадцатидвухкратные чемпионы страны и двадцатитрехкратные, и вообще проигрывать не собираемся, как не хотим расставаться и с тренером, вместе с которым пришли к победе…
Откровенно говоря, мне позиция игроков понравилась. Ведь в этом настроении было, думаю, не столько нежелание работать с новым тренером, сколько верность прежнему, «своему» наставнику.
И читатель, надеюсь, поймет, что мне такой настрой хоккеистов показался достойным уважения и обрадовал. Да, обрадовал. Уж если мне предстоит работать с командой, то хорошо, что в ней собраны люди неравнодушные, имеющие определенные позиции, люди, готовые защищать то, что им кажется правильным.
Итак, собрание было созвано и слово предоставили новому тренеру.
Говорил немного. О том, что считал важным. Говорил, что передо мною задача не просто дальнейшего усиления ЦСКА, ведущей нашей команды, но прежде всего такого усиления команды, которое позволило бы решить главную задачу — восстановление высокого авторитета советского хоккея. А роль хоккеистов ЦСКА в этом, естественно, преувеличивать невозможно.
Мне возразили, сказали, что я неверно расставляю акценты. Нельзя ни в каких вариантах отводить в своих планах и заботах армейцам второе место.
Теперь уже я не согласился.
— Меня, — доказывал я убежденно, с излишней, может быть, горячностью, — перевели сюда не только для того, чтобы ЦСКА в двадцать первый раз стал чемпионом страны. Это, конечно, как нетрудно понять, весьма важно для меня, для тренера, который тоже мечтает об успехе. Но еще важнее — именно потому и направили меня сюда, — чтобы сборная страны прервала серию поражений на чемпионатах мира.
Кажется, меня не очень поняли.
Кстати, как раз заботой об интересах сборной команды было продиктовано решение Спорткомитета о переводе в ведущий армейский клуб Хельмута Балдериса и Сергея Капустина.
Это звено только-только заявило о себе в Вене. Новая тройка не была там лидером, сильнейшей, но показалась звеном, обещающим многое, именно потому и решено было собрать вместе этих талантливых мастеров, дать им возможность найти общий язык с центральным нападающим Виктором Жлуктовым.
Но почему тройку сформировали не в команде «Крылья Советов», где играл Капустин, и не в рижском «Динамо», а в ЦСКА, где тоже играл только один хоккеист из будущей тройки?
Очевидно, потому, что к Жлуктову добавили и старшего тренера сборной. Ну а с Балдерисом дело понятное. Думаю, никто не упрекнет меня в нескромности, если я выскажу предположение, что Хелмут пошел бы в любой клуб, куда направили тренера, вместе с которым он работал много лет.
Что же касается Сергея Капустина, то здесь все было непросто.