Хоккей
Шрифт:
Публика понимает толк в честном хоккее, и немудрено, что свист стоял оглушительный. Все чувствовали: вот-вот должен быть гол. Тот самый гол, за который я так ратовал, а теперь мечтал, чтобы его не было! Мечтал отвратить неизбежное и взглядом завораживал шайбу, умолял ее не катиться в ворота...
Наверное, мое внимание было чрезмерно обострено, и только поэтому я смог заметить то, чего не увидели тогда ни зрители, ни судьи. Каким проницательным я себе казался! Но откуда мне было знать, что Ян тоже догадался, и наверное, еще раньше меня.
Я стал следить за силовыми приемами, за игрой у борта - благо сидел совсем рядом с площадкой. И перед очередным удалением все понял. До чего же это было просто! "Ракетчики" тонко, незаметно для судей провоцировали грубость. Вот так - они сами вызывали ответную реакцию. Локтями и клюшками они пережимали проводки и трубочки, соединяющие шлемы соперников с энергоблоками. Припечатывая гауясцев к бортам, они норовили задеть блоки памяти или хлопнуть по слуховому каналу. Конечно, правилами такое предусмотрено не было, но ведь и запрещения не было тоже! Никому и в голову не приходило, что кто-нибудь сможет пойти на это. Вот оно, секретное оружие Лодыня!
Сказать Яну сейчас же! Зачем, все равно до перерыва ничего уже не сделать. И я старался не смотреть на скамейку игроков, вдоль которой бегал вконец растерявшийся Имант Круминь, жалобно глядя на Яна - не поможет ли чем-нибудь? А Ян не обращал на него внимания, он, казалось, и на поле не смотрел...
Всего минута была до конца периода, когда "Гауя" осталась сразу без двух игроков. Никто не настраивал команду на такой безумный вариант, и тройка держалась перед воротами кучкой, не в силах уже защищаться. "Ракетчики" как по нотам разыграли лишних. Шайба проскочила возле шлема согнувшегося вратаря и всколыхнула сетку ворот.
Да, я ошибся в своем отчете, неделю назад опубликованном в газете, хоккею уже не грозила ничейная смерть.
Должен сделать важное признание: я ни черта не смыслю в хоккее. Только поймите меня правильно - саму игру я знаю превосходно и, как шахматный гроссмейстер, вижу на несколько ходов вперед все мало-мальски разумные варианты. А вот как эти, с позволения сказать, хоккеисты, эти искусно сделанные манекены с волевыми подбородками и русыми прядями синтетических волос, - как эти электронные куклы ищут путь к чужим воротам, как хитрят и выманивают противника, выделывают сложнейшие финты и, не глядя, играют в пас, всего этого я не понимаю и уже никогда не пойму.
Конечно, много раз я бывал на профилактических осмотрах, видел все эти трубки и проводки, катушки и магниты, слушал объяснения инженеров и следил за указкой, ползущей по схеме, но ничегошеньки так и не уразумел. В общем-то мое филологическое образование может служить мне некоторым оправданием. Если к этому добавить, что в школе на уроках технической кибернетики я обычно играл в морской бой, других объяснений, видимо, не потребуется.
Мне бы родиться немного пораньше... А так последний хоккейный матч, где играли нормальные живые люди, случился в тот год, когда я заканчивал школу. Матч был жесткий, как, впрочем, и многие встречи до него; но в этом дело дошло чуть ли не до потасовки, и хоккей, как вы знаете (я все-таки рассчитываю на тех, кто отличает клюшку от ракетки), окончательно запретили.
А потом умники - аспиранты из Юрмалского университета придумали для проверки своих программ машины, человекоподобные игрушки. И снова начался хоккей, игра моей жизни.
Возможно, именно из-за моего полного неведения в технике тренировки кажутся мне такими интересными: таинственность происходящего завораживает меня. Часами, не меняя позы, могу следить за работой Яна и его коллег. Вот только что раскопали неведомо где и неизвестно пока каким способом запасного вратаря. Стокилограммовую игрушку в полной вратарской амуниции вытаскивают из ящика, снимают стружку и разматывают промасленную бумагу. Ян, Имант и массажист ощупывают куклу, лезут ей в рот, поднимают веки и стучат по суставам. Все трое по очереди покачивают головами, щелкают пальцами, хмыкают и расплываются в улыбке. Чем они восторгаются и чему ужасаются - ума не приложу, потому что все эти машинки вроде бы совсем одинаковые.
Потом к кукле подключают энергию. Ян и Имант надевают коньки, берут клюшки и подталкивают своего вратаря к воротам. Единственное, что он умеет - это ехать на негнущихся ногах и при этом не падать.
Вратарь стоит в воротах, неуклюже и бессмысленно двигая клюшкой, а шайбы летят и летят мимо него. Кажется, единственное, что он делает вполне прилично - это моргает своими честными голубыми глазами. И тогда спецы все те же тренеры и массажист - оттаскивают его со льда и долго, потихоньку поругиваясь, ковыряются в нем отверткой и паяльником, что-то подливают и что-то измеряют, а потом вновь толкают его к воротам и берутся за клюшки. И вот первая отбитая, совсем легкая, но все же не пропущенная шайба...
Так на моих глазах свершается таинство рождения хоккеиста.
...Как бы мне поговорить с Яном, думал я. Не может быть, чтобы не было средства против лодыньского трюка. Отказаться от силовой борьбы? Запрограммировать ребят, чтобы они не соприкасались с противником? Нет, это верный способ получить еще одну шайбу. Но что-то ведь должно быть... Тут я заметил, что по проходу ко мне протискивается Имант Круминь со своим университетским значком на лацкане пиджака.
– Извини, ни секунды нет. Ты помнишь Положение?
Наивный вопрос - помню ли я Положение о чемпионате! Разбуди меня ночью, и я повторю его без запинки в любом порядке, с любого места. Я таблицу умножения так хорошо не знал...
– Что тебя интересует?
– Кто считается участником.
– Параграф шестой, - сказал я.
– Участниками чемпионата считать игроков, чьи номера и фирменные названия указаны в заявочном списке команды, поданном не позднее, чем за два месяца до начала календарных игр, а также тренеров-программистов, массажистов-механиков и всех прочих лиц, ответственных за подготовку и состояние команды и уполномоченных на то правлениями соответствующих спортклубов в надлежащем... Слушай, а зачем тебе все это?
Ответа я не дождался: Имант уже несся к раздевалкам...
Я так ничего и не успел написать во время перерыва. Команды выехали на лед, игра началась вновь. Началась при редком в наши дни счете: место одного из привычных нулей занимала на табло противно яркая единица. К моему великому удивлению, ни Яна, ни Иманта, ни массажиста на скамейке не было. Это меня неприятно кольнуло: видимо, они поняли, что поражение неизбежно, и решили уйти от позора. Сменами руководил паренек из общественного совета клуба, кажется, студент, - я его иногда встречал на тренировках. Самостоятельных решений он не принимал, и лишь менял составы одновременно с Лодынем. А тренер "Ракетчиков" чувствовал себя если не богом, то полубогом уж наверное. Выпуская на лед игроков, он картинно похлопывал их по жестким пластмассовым спинам и косился то и дело в сторону телекамер.