Холмы Смерти
Шрифт:
— Пламя Гадеса! — вырвалось у Соломона Кейна, и только зная его отвращение к сквернословию, можно было оценить всю силу накопившегося в нем раздражения. — Болотная дорога опасна, дорога через пустоши тоже опасна? Скажешь ты наконец, что мне грозит там наверху, или нет? Чего ради я должен делать здоровенный крюк и месить болотную жижу, рискуя вообще навсегда сгинуть в топях?
— До-обрый сэр, — затянул мальчишка, затравленно озираясь. Он понизил голос и пугливо придвинулся поближе к пуританину. — Мы тут все простые крестьяне и стараемся лишний раз, тем более к ночи, не поминать нечисть, чтобы беду себе на голову не накликать. Только дело в том, что верхняя дорога, ну навроде как… словом,
— Стало быть, нечисть? И как выглядит эта тварь?
— Это никому, добрый сэр, не ведомо. Из тех, кто с ней повстречался, ни один не вернулся, чтобы рассказать об этом. Но случалось, что наши, припозднившись из леса, слышали там вдалеке за топями адский хохот. А то, — парнишка перекрестился, — оттуда долетали и страшные крики путников. Добрый сэр, именем Творца нашего умоляем вас вернуться в деревню, переждать ночь. А по солнышку и ступайте себе в Торкертаун по болотной тропе!
В бездонных глубинах глаз Кейна начало разгораться странное пламя, подобное мерцанию ведьминых огней, что светят со дна замерзших рек из-под толщи серого льда. Кровь быстрее побежала по его жилам. Приключение! Смертельный риск, острота чувств, упоительный восторг победы!
Надо сказать, что Соломон Кейн сам ни в коем случае не оценивал подобным образом охватившие его чувства. Наоборот, он считал, что им движут мотивы противоположные — желание защитить слабого, спасти невинные души, освободить соотечественников от нависшей над ними опасности, наконец. И он, свято веря в истинность своих слов, так ответил мальчишке:
— То, о чем ты говоришь, безусловно есть происки сил зла. Должно быть, сам повелитель ада наложил заклятие на здешние места. Лишь сильные духом могут дать отпор Сатане и присным его, а посему не пытайся более отговорить меня: никогда прежде не уступал я рогатому дорогу, не уступлю и теперь!
— Добрый сэр… — начал было парнишка, но осекся под тяжелым взглядом пуританина. Он только осмелился добавить: — Мы находили трупы жертв, сэр. Они были сплошь покрыты жуткими ранами…
Так мальчик и остался стоять у развилки, шмыгая носом и провожая взглядом неведомо как оказавшегося в их краях жилистого, широкоплечего путешественника, так уверенно шагавшего по дороге навстречу верной гибели.
Солнце уже коснулось горизонта, когда изрядно запущенная дорога вывела Кейна на вершину холма, за которым и начиналось невысокое нагорье — край пустошей и верховых торфяников. Неестественно большой кроваво-красный диск дневного светила медленно погружался за линию окоема. Солнечные лучи, казалось, подожгли чахлые кусты и густое разнотравье. На какой-то миг пуританину почудилось, что он стоит на единственном островке суши в алом море крови, однако солнце коснулось горизонта, и зарево заката быстро померкло.
Несмотря на то что дорогой долгое время не пользовались, она все еще была хорошо различима. Пуританин шел быстро, но весьма осторожно и с оглядкой, держа под рукой и рапиру, и пистолеты со взведенными курками, — его смелость отнюдь не была безрассудной или опрометчивой. Соломон Кейн упрямо шагал вперед, ничуть не смущенный сгустившейся темнотой. Надо сказать, что, когда он двигался к цели, такие мелочи, как смена дня и ночи, его вообще не волновали.
Одна за другой на небе зажигались звезды, и легкий ветер шуршал травой, наполняя подлунный мир призрачным шепотом ночи. Наконец появилась и луна. Темные пятна на круглом лике, походившие как две капли воды на провалы глазниц, придавали
Неожиданное предчувствие заставило Кейна замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться. Явным диссонансом обычным звукам ночи где-то впереди прозвучал странный, леденящий душу отзвук. Вот только что могло его вызвать? Зловещий звук повторился снова, на этот раз куда ближе. Кейн, готовый к любым неожиданностям, двинулся вперед, гадая, не обманывает ли его слух. Но нет! Теперь до него явственно донеслись раскаты устрашающего хохота, исходящие откуда-то из сердца пустошей.
Звук раз за разом усиливался, источник его приближался. Соломон Кейн уже понимал, что, кто бы ни издавал подобный смех, человеческим существом он не являлся. В звуках сатанинского веселья не было ни грана радости, лишь всепоглощающая ненависть, ужас и страх, разъедающий душу. Кейн снова остановился. Нет, испуга он не испытывал, но ему было определенно не по себе.
И тут сквозь раскаты демонического хохота прорвался отчаянный и, несомненно, человеческий крик. Кейн, проклиная ночные тени и причудливое эхо, ругая себя за нерешительность, бегом устремился вперед. Луна поднималась все выше и выше, но по-прежнему ничего нельзя было толком рассмотреть. Хохот становился все безумней и громче, вопли вторили ему аккомпанементом адовой музыки. Вскоре Кейн расслышал топот человека, мчавшегося не разбирая дороги. Пуританин во весь дух бросился навстречу неведомому путнику.
Там, впереди, кто-то из последних сил спасался от смерти, а за ним по пятам гнался безымянный ужас пустошей. Что это было за существо, ведал лишь Господь всемогущий. Внезапно топот смолк, сменившись душераздирающими воплями. К ним примешивались и другие звуки, которым Кейн затруднялся подобрать определение. Само человеческое естество отвергало их. Судя по всему, Ужас настиг свою жертву. Кейна бросило в холодный пот, когда его воображение нарисовало кровавую картину; рогатый, с кожистыми крыльями демон из преисподней повалил человека и вскочил ему на спину, терзая и раздирая податливую плоть клыками и когтями.
Словно по мановению волшебной палочки, на пустоши пала абсолютная тишина, нарушаемая лишь шумом неравной отчаянной схватки. Вновь послышались шаги, но на сей раз спотыкающиеся и неуверенные. Человек еще кричал, но это уже были звуки агонии, кровь булькала в разодранном горле бедняги. Кейн содрогнулся. Это воистину была ночь ужасов!
«Господь мой! — страстно взмолился он. — Все в руке твоей! Сделай так, чтобы стало хоть немного светлее». Судя по отчетливости каждого звука, кровавые события разворачивались прямо у него под носом, быть может, даже за ближайшим кустом. Но неверное сияние низкой луны больше искажало картину мира, чем позволяло что-либо рассмотреть. Каждое корявое деревце представлялось жутким монстром, каждый дрожащий на ветру куст — призраком.
Кейн закричал во все горло, не в силах бежать быстрее. Он надеялся, что, может быть, его крик отвлечет внимание палача от несчастной жертвы. Вопли гибнущего человека сменились пронзительным отвратительным визгом. Вновь звуки борьбы. И тут заросли густой травы раздались, и, чуть не столкнувшись с пуританином, оттуда вывалилось существо, в котором с трудом можно было угадать человека.
Одежда на мужчине висела клочьями, он с головы до ног был покрыт кровью. Бедняга протянул руки к Соломону Кейну, но тут силы его оставили, и он рухнул наземь, не оставляя, однако, попыток ползти вперед. Мужчина что-то пытался сказать, но лишь надсадно хрипел. Затем, обратив к луне жутко изуродованное лицо, он судорожно задергался и умер. Из его искаженного предсмертным ужасом рта прямо на сапоги пуританина хлынула кровь.