Холод пепла
Шрифт:
— Он попросил мадам Гильермо сделать все возможное, чтобы вырвать ребенка из рук немцев и отдать его на усыновление во французскую семью. Но время шло, а дело не сдвигалось с мертвой точки. И тут сама судьба пришла им на помощь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Иногда случаются неожиданные события. Кажется, будто они происходят специально, только для того чтобы помочь нам выполнить ту или иную миссию, возложенную на нас свыше. Анри поверил в судьбу той февральской ночью 1942 года, когда около двух часов ночи в родильном доме вспыхнул пожар. Анри и Констанцу разбудили крики. Поместье уже было объято огнем. Все произошло быстро, словно в дурном сне.
— Моя
— Нет, они не жили там, но после смерти Рашель часто оставались на ночь, чтобы быть уверенными, что с ребенком ничего плохого не произойдет.
— Это был несчастный случай или поджог?
— Анри так никогда этого и не узнал. Впрочем, немцы тоже.
Алиса села напротив меня. Тусклое освещение только подчеркивало морщины на ее лице.
— Вечером у ребенка Рашель поднялась температура. Николь тайком унесла его в свою комнату. Главная медсестра Кирхберг не любила, когда детей баловали и окружали материнской лаской. Николь знала, что ее сурово отчитают за это. Огнем была объята часть первого этажа. Он в любую минуту мог перекинуться наверх. Анри и Констанца помогали молодым женщинам, охваченным паникой, выйти из здания. Ингрид Кирхберг и медсестры выносили детей. Но твой дед не видел Николь. Ее комната находилась на втором этаже, в той части, куда огонь еще не добрался. Когда твои дед и бабушка прибежали туда, они нашли Николь, буквально парализованную от ужаса. В руках она сжимала ребенка. Они растормошили ее и вывели на улицу по лестнице, еще не охваченной пламенем. Николь передала ребенка Констанце и сказала: «Через заднюю дверь». Анри и Констанца переглянулись и все поняли.
— Как так «все поняли»?
— Они поняли, что надо воспользоваться этой неожиданной возможностью. В здании была служебная дверь, ведущая в кухню. Через нее можно было выйти к небольшой калитке в глубине сада. Этой дверью пользовались те, кто не хотел идти через главный ход, чтобы не быть замеченными. Анри и Констанца решили воспользоваться пожаром и всеобщей паникой, чтобы бежать с ребенком, спасая его тем самым от немцев.
— Однако это был очень опасный план…
— Да, но они претворили его в жизнь. Анри и медсестра проводили Констанцу до двери. Твоя бабушка вышла в ночь с ребенком на руках. Затем Анри и Николь вернулись и вылезли на улицу через окно первого этажа. Перед зданием на лужайке стояли вперемешку персонал, матери и беременные женщины. Здесь же находились младенцы. Никто ничего не мог понять. Прибежали жители деревни, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. Вскоре здание превратилось в огромный костер. Попасть внутрь больше не было возможности.
— Не понимаю. Почему с ребенком не бежала Николь? Ведь идея, в конце концов, принадлежала ей!
— Это было невозможно. Ее исчезновение не осталось бы незамеченным, и тогда все бы поняли, что она похитила ребенка.
— Но она могла бы погибнуть в огне!
— Даже при таком сильном пожаре тело взрослого человека не исчезает по мановению волшебной палочки. А вот тельце новорожденного… В суматохе никто не заметил отсутствия Констанцы… Возможно, потому что она не была членом персонала. Заметив исчезновение ребенка, Кирхберг запаниковала. Она несла личную ответственность за детское отделение. Когда медсестры спасали детей, каждая из них, увидев пустую кроватку, думала, что малыша уже вынесли на улицу.
Алиса замолчала. Она застыла неподвижно, став похожей на соляной столб. Казалось, она перенеслась в прошлое. Алиса не просто рассказывала историю, а переживала ее, слившись с ней воедино.
— Этот ребенок жив?
Мне почудилось, что на ее ресницах заблестели
— К сожалению, нет, — с трудом выговорила Алиса. — Этот ребенок вырос, стал мужчиной. Но сейчас его уже нет в живых.
Когда я это понял? В какой именно момент рассказа Алисы разрозненные элементы сложились в моей голове, словно хрупкие части часового механизма?
1941 год. Я воспринимал эту дату как исторический ориентир, год, когда в полной мере начал работать лебенсборн Сернанкура, но никак не связывал ее с собственной историей.
Щеки Алисы были мокрыми от слез.
— Этот ребенок, Орельен, твой отец.
Часть 4
Под пеплом
Вещи не исчезают, если о них не знаешь. Познавательный урок. Возможно, уроки должны порой причинять боль, чтобы их хорошо запомнили.
Глава 30
Утром 4 декабря 1941 года в префектуру полиции среди множества других анонимных писем, в которых содержался донос на соседа, торговца, преподавателя, адвоката, пришло письмо, тоже анонимное… В нем, на удивление обстоятельном, полном антисемитских выпадов и желчных выражений, сообщалось, что некий Эли Вейл, французский еврей, укрывает в своей квартире, расположенной на западе Парижа, нескольких польских евреев, которые никогда не вставали на учет и которым удалось избежать ареста в мае 1941 года. Чиновники отнеслись к этому письму очень серьезно, и оно заняло достойное место среди множества доносов, каждый день поступавших в префектуру.
Через три дня письмо передали в комиссариат округа, приказав провести «проверку сведений» в самые кратчайшие сроки. Комиссар, усердный чинуша, не стал тянуть резину. Он заслужил определенную репутацию в октябре 1940 года, добившись увольнения полицейского, который советовал своим знакомым-евреям не регистрироваться, поскольку «фамилия их не выдаст». Исправный служака, ориентировавшийся в обстановке как рыба в воде, без зазрения совести принимал участие в августовских арестах, в ходе которых в недавно открытый лагерь в Дранси были отправлены тысячи евреев в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет.
Комиссар послал двух полицейских на квартиру Эли Вейла, чтобы проверить обоснованность обвинений. Полицейские немного поговорили с консьержкой дома, которая, несмотря на страх перед мундирами, заверила, что врач был образцовым жильцом, которого все соседи уважали за простоту и скромность. Впрочем, в девяти случаях из десяти донос был делом рук озлобленных и завистливых соседей.
Полицейские, которых намного сильнее, чем их начальника, огорчали все эти подлые доносы, каждый день вслепую разбивавшие человеческие жизни, неохотно постучали в квартиру врача. Дверь им открыл мужчина с измученным лицом. У него на носу были очки в металлической оправе. Полицейские не увидели в его глазах ни капли удивления. Казалось, он покорился судьбе, словно мгновенно понял, что его ждет.
Три польских еврея, прятавшиеся в комнатах большой квартиры, даже не пытались спастись бегством или оказать сопротивление при аресте. Несмотря на численное превосходство, они не хотели вредить человеку, приютившему их, наивно надеясь, что власти проявят к нему снисхождение из-за его французского гражданства и уберегут от трагической судьбы.
Полицейские разрешили Эли Вейлу взять с собой несколько личных вещей. Но он захватил лишь дешевое издание «Государства» Платона и небольшой черепаховый гребень, принадлежавший сначала его жене Мине, а затем дочери Рашель.