Холодная вечность. Вызов Хроноса
Шрифт:
С ним что-то не то. Он вспомнил, как целовал во сне Надю, и волна жара прокатилась по телу. Гребаный некрофил, успокойся уже! Ты давно ничего к ней не чувствуешь… «Ты же знаешь, что это неправда», – прозвучал в голове её голос. И Соболев понял, что не отмахнуться. Ему придётся ехать и проверять, что творится в этом богом забытом селе. Иначе он будет есть себя поедом изнутри, а такие вот сны его прикончат.
– Таня, я еду в командировку! – объявил он прямо с утра.
Жена помолчала и сказала:
– У меня ощущение дежавю. Ты шутишь, надеюсь?
–
– Да ты вечером ни слова не сказал ни о какой командировке! – и Таня вдруг заплакала.
А Соболев понял, что если начнёт сейчас оправдываться или утешать Таню, уговаривать, – его затянет в это болото. Так не должно быть. Он взрослый мужик, ему сорок лет – нельзя придумать ничего глупее уговоров и оправданий. Соболев посмотрел на плачущую жену, и велел своему сердцу заткнуться и немедленно прекратить обливаться кровью!
– Тань, я тебя очень люблю! Клянусь тебе. Вот просто… очень! Но если я говорю, что мне нужно уехать по делам, – значит, так и есть. А ты должна мне доверять. А если… если ты мне не доверяешь, то нафиг это всё вообще тогда нужно?
Костя со стуком поставил недопитый кофе на стол и вышел из дома, аккуратно закрыв за собой дверь.
Глава 4
Он обрадовал Морозова, позвонив ему и сообщив без обиняков и приветствий:
– Я приеду. С начальством утрясу, и приеду. Но в этот раз ненадолго! Весь свой, ранее накопленный, отпуск я потратил в вашей глуши год назад.
Андрей помолчал, переваривая информацию.
– Ну… я рад. И равноденствие уже миновало, слава богу. Что бы там, в Позднем ни было – уже не так опасно.
– Не помню, говорил ли я тебе, что Тамара сожрала ведьму Соню?
– Говорил.
– Что это значит, ты понимаешь?
– Ну… что они способны жрать людей не только в день равноденствия.
– Бинго! Не только. И если там, в Позднем, вдруг почему-то снова водятся такие твари, помни, Андрюша: они опасны всегда! Безумно опасны два дня в году, но, оказалось, что даже в уме эти живые мертвецы способны сожрать человека. И не подавиться. У них такая сила… вот помню, я чуть сознание не потерял, а Тамара…
– Соболев, ты что, предаёшься ностальгии?
– Иди к чёрту! – буркнул Костя. – Доберусь – позвоню.
И отключился.
Таня, видимо, здорово обиделась, и до самого отъезда разговаривала с ним очень скупо и сухо. Чисто по бытовым вопросам, ограничиваясь парой-тройкой предложений. Соболев стиснул зубы и решил не выяснять отношений до своего возвращения. Билет уже был куплен, и большой серебристый самолёт переместил его по небу в Красноярск за пять неполных часов. Спускаясь по трапу, Соболев поёжился от утреннего холода в тёплой, в общем-то, куртке – специально взял потеплее. Всего пять часов, и вот он уже за четыре с лишним тысячи километров от Москвы. А по ощущениям, будто в параллельной вселенной. Куда он снова едет, безумец?! Разве не хватило одного, прошлого раза.
– Привет, – сказал Пётр, открыв дверь. – Любишь ты сюрпризы делать. Чего не сказал, что приедешь?
Он стоял на пороге, загораживая своим молодым, крепким не по возрасту, телом дверной проём, и казалось, не собирался приглашать Соболева пройти.
– Кто там, Петь? – высунулась Люда.
Женщина, по сравнению со своим братом, долго живущим в Позднем, выглядела почти пожилой. Сколько ей? Шестьдесят? Нет, шестьдесят ей было год назад. Теперь, получается, уже пошёл седьмой десяток. На фоне Петра её возраст особенно бросался в глаза. Зато она, рассмотрев через прищур глаз, кто именно к ним пожаловал с утра пораньше, сразу принялась приглашать Костю пройти в квартиру. Она отодвинула брата, и громко заговорила:
– Это же Костя! Проходи, Костя, проходи, чего же ты в дверях стоишь? Гэри, Гэри, посмотри, кто приехал!
Из квартиры послышалось ворчание собаки.
– Не надо впутывать сюда Гэри, – раздражённо сказал Пётр. – Проходи.
И ушёл внутрь. Скрылся из виду.
– Сердится на меня? – спросил Костя, вешая куртку на деревянный гвоздь.
Люда махнула рукой.
– Мне кажется, он жалеет, что уехал из деревни. Старею, говорит, я. Совести нет совсем.
Она говорила почти шёпотом, и Костя тоже понизил голос:
– Раньше он был другого мнения. Жалел, что не выбрался раньше.
– Хватит там шептаться! – крикнул Петя.
А в коридор степенной походкой наконец-то вышел алабай. Потянул носом, потом растянул спину, прогнувшись. И уже после этого подошёл к Соболеву и подставил ему свою лобастую башку. Гладь, мол. Давно не виделись же.
Костя умилился и принялся наглаживать Гэри. Оказалось, он соскучился по этому большому и верному псу. Соболев немного чувствовал свою вину. Когда он попал в плен к Марку, с Гэри могло случиться всё что угодно! Не случилось, в общем-то, только благодаря Тамаре, которая хоть и была бездушным монстром, а алабая не бросила.
– Гэри… мальчик мой хороший…
Костя почувствовал подступающие слёзы. Он был готов расцеловать пса – вот как соскучился.
Людмила отвела Костю в кухню и принялась кормить завтраком.
– А ты чего опять в наши края? Случилось что?
– А Пётр не говорил разве? – удивился Соболев.
– Да не о чем говорить, Костя, – сказал Петя, появляясь в кухне. – Я честно не понимаю, чего тебе в Москве твоей не сидится? Ну скажи мне, какое это всё имеет к тебе отношение? Отец мой? Деревня наша?
– Так ты из-за Марка приехал? – ахнула Люда, и опустилась на табуретку. – Что он опять натворил?
Пётр махнул на них рукой и увёл Гэри на улицу.
– Ты на него не серчай, Костя. Он поначалу-то радовался, когда вернулся в жизнь, где всё, как у людей. Дети рождаются, старики умирают. Время не стоит, а идёт. А потом, видимо, стало его мучить то, что жизнь конечна. Последние пару месяцев буквально запечалился он что-то.
– Люда, расскажите мне про своего отца. Когда приезжал Марк? Что говорил?