Холодная война: политики, полководцы, разведчики
Шрифт:
Шах неохотно согласился с его назначением. 1 мая 1951 года шах подписал закон о создании национальной иранской нефтяной компании. Англичане возмутились. Они считали, что иранцы должны быть им благодарны: они получают от нефтяной компании работу, деньги да еще и «навыки благородного и культурного общения».
В Англии министром иностранных дел вместо ушедшего по состоянию здоровья Бевина стал Герберт Моррисон. Он тридцать лет пробивался наверх внутри Лейбористской партии, в международной политике не разбирался. Моррисон на заседании кабинета высказался за
— Ждем, пока нищим не понадобятся деньги, — это поставит их на колени.
Клемент Эттли писал в мемуарах, что назначение Моррисона на пост министра иностранных дел было его «худшей кадровой ошибкой». В какой-то момент Эттли был расположен к компромиссу. Он все же был социалистом и сторонником национализации некоторых важных отраслей в самой Англии.
31 мая президент Гарри Трумэн телеграфировал Эттли, настоятельно советуя вступить в переговоры с Ираном, чтобы избежать ухудшения ситуации.
15 июля 1951 года в Тегеран прилетел известный американский дипломат Аверелл Гарриман, надеясь сыграть роль посредника. Ему устроили своеобразную встречу. Десять тысяч человек кричали: «Смерть Гарриману!» Митингующих по всему городу разгоняла конная полиция и бронеавтомобили. Гарриман поехал к Мосаддыку. Премьер-министра он застал в постели. Мосаддык сказал, что хотел бы понять: Соединенные Штаты — друг или марионетка англичан. Гарриман заметил, что он работал в Лондоне и знает много хороших англичан.
— Вы их не знаете, — пробормотал Мосаддык. — Вы их не знаете.
Гарриман поинтересовался его внуком, спросил, где тот учится.
— В Англии, конечно, — ответил Мосаддык. — Где еще?
В трудные минуты Мосаддык демонстрировал беспомощность. Когда на него давили, он укладывался в постель в розовой пижаме и складывал руки на груди. Впрочем, он мог быть вполне галантным. Когда его познакомили с Мэри Гарриман, он принялся с большим удовольствием целовать ей руку и смог остановиться, когда почти достиг локтя.
Переговоры не задались. Мосаддык жил шиитскими представлениями. Он готов был добиваться справедливости даже ценой собственной жизни. Разговоры о деталях нового соглашения о добыче и продаже нефти его мало интересовали. Он постоянно говорил об англичанах:
— Вы не знаете, какие они изобретательные. Вы не знаете, сколько в них зла.
Гарриман пытался объясниться с аятоллой Кашани, спикером парламента, ставшим одной из самых влиятельных фигур в стране. Гарриман говорил о том, что решить нефтяной кризис можно только путем какого-то соглашения между Ираном и Англией. Аятолла отвечал, что ни один уважающий себя иранец не стал бы разговаривать с британскими «собаками» и напрасно Соединенные Штаты это предлагают. Что касается иранской нефти, то пусть она остается в земле:
— Если Масаддык уступит, прольется его кровь.
Не удовлетворенный этими угрозами, аятолла попытался прощупать самого Гарримана. Он спросил американца,
— Он тоже был американцем, интересовался нашей нефтью и возбудил к себе ненависть народа. Когда он шел по улице, в него стреляли. Но не убили. Его отправили в больницу, тогда толпа ворвалась в больницу и растерзала его прямо на операционном столе. Понимаете?
Не без усилий Гарриман сдержался:
— Вы должны понимать, что я побывал во множестве опасных ситуаций. И меня так просто не запугаешь.
Аятолла как ни в чем не бывало заметил:
— Ну что ж, во всяком случае, я должен был попробовать.
Англичане отправили к берегам Ирана боевые корабли. В середине апреля 1951 года три фрегата и два крейсера встали на рейд напротив нефтеперерабатывающего завода в Абадане. Англичане вели себя в Иране как колонизаторы XIX века.
Государственный секретарь США Дин Ачесон пригласил британского посла, чтобы сообщить: американское правительство категорически возражает против использования власти. Ачесон симпатизировал национализму в третьем мире, видя в нем освобождение от несправедливостей прошлого.
Высокий, стройный, он носил отлично сшитые костюмы, бабочку и выглядел патрицием, хотя вырос в маленьком городке в Коннектикуте. Его мать была наследницей денег, заработанных на канадском виски. Его отец, англичанин, был священником. Он часто говорил сыну: «Держи нос выше!»
Дин Ачесон учился в Йельском университете и на юридическом факультете Гарварда. Блистательный юрист, он рано начал работать в Государственном департаменте. Ни один из девяти членов кабинета не имел такого влияния на президента Трумэна, как Дин Ачесон. У Трумэна не было ни личных советников по национальной безопасности, ни специальных представителей, каким был при Рузвельте Гарри Гопкинс. Все международные дела он передал Ачесону.
Ачесон знал, что Трумэн сентиментален и чувствителен к красивым жестам. Президент однажды написал Ачесону короткую записку: «Хорошо, что вы пришли нас проводить. Вы всегда поступаете правильно. Я все еще ощущаю себя деревенским парнем, и, когда государственный секретарь крупнейшего государства приезжает в аэропорт, чтобы проводить меня в отпуск, я не могу не почувствовать себя большой шишкой».
Все происходящее в мире рассматривалось под углом холодной войны. Трумэн и Ачесон пытались показать странам третьего мира, что Соединенные Штаты, а не Советский Союз их настоящий друг.
Разницу в политике Лондона и Вашингтона символизировали послы. Американский посол в Тегеране Генри Грейди считал Иран нищей страной, из которой англичане высасывают все соки, да еще и обращаются с шахом как со слугой. Британский посол сэр Фрэнсис Шеперд считал, что иранцы должны быть благодарны англичанам.
Встретиться с Мосаддыком британское правительство отправило лорда — хранителя печати сэра Ричарда Стоукса. Премьер-министр первым делом поинтересовался, не католик ли его гость. Стоукс кивнул: да, он католик.