Холодная война: политики, полководцы, разведчики
Шрифт:
Еще более секретными были разведывательные операции подводных лодок. Американские лодки ходили к советскому тихоокеанскому побережью, чтобы фотографировать корабли и перехватывать их радиопереговоры. Американцы отправляли с разведывательными миссиями сразу несколько подлодок. В 1954 году одна из них провела тридцать четыре дня возле Петропавловска-Камчатского. Другая подлодка получила задание подключиться к проложенным по дну океана советским кабелям и записывать переговоры, которые в Москве считали гарантированными от прослушивания. В пятидесятых годах британский флот вел разведывательные операции в Балтике, на Черном море, в Южной
В Москве считали, что американскую политику изменила атомная бомба. Располагая ядерным арсеналом, американцы действуют нагло, самоуверенно и готовы пустить в ход ракетно-ядерное оружие. А в Соединенных Штатах, напротив, ждали советского удара! Страх перед войной был настолько силен, что государственный секретарь Джордж Маршалл говорил:
— Мне нужно от Центрального разведывательного управления только одно — предупреждение о советском нападении за двадцать четыре часа.
Но как получить такую информацию, как проникнуть через железный занавес?
Директор ЦРУ Аллен Даллес повторял, что понять, как устроен мозг Сталина, значительно важнее, чем получить данные о советском военном или экономическом потенциале. ЦРУ не в силах было понять Сталина и лишь в малой степени — оценить реальные намерения и цели сменявших его советских руководителей. Для этого нужно было иметь агента в самом Кремле. Даллес понимал, что такое случается только в кино. Поэтому за железный занавес засылали агентов-парашютистов.
В июне 1947 года британская разведка подготовила доклад «Характеристики советских городов как цели для атаки с воздуха». В докладе анализировалась их уязвимость: сгорят ли они целиком в результате бомбардировки, погибнут ли вместе с городом находящиеся в нем промышленные предприятия.
К 1952 году большинство советских военных аэродромов на Европейском театре были обнаружены и нанесены на карту. В Англии полагали, что атомная война неизбежна, потому что стратегия Советского Союза состоит в завоевании мира.
— Мы не сможем выиграть холодную войну, — говорил фельдмаршал Монтгомери, — если не начнем контратаку. Нам нужно развернуть наступление против коммунизма по всему миру. Но пока что нам не удалось сплотиться, чтобы противостоять агрессивной политике России. Мы не объединили усилия с нашими союзниками, мы не определили наши стратегические цели, у нас нет утвержденного правительством единого плана действий, мы не выделили необходимых ресурсов, мы не готовы к холодной войне.
9 сентября 1948 года в Лондоне заседал Комитет начальников штабов. Генерал Артур Теддер изложил позицию военных: усилия по предотвращению распространения коммунизма неэффективны. Холодная война, уверял Теддер, требует мобилизации всех ресурсов:
— Если мы сейчас не создадим механизм ведения холодной войны, мы можем проиграть и настоящую войну, когда Советы ее затеют.
На следующий день о демарше военных доложили министру иностранных дел Эрнесту Бевину. Он отправил к военным своего заместителя Айвона Киркпатрика, который объяснил: холодную войну ведет Русский комитет МИД, который заседает еженедельно и является «Генеральным штабом холодной войны».
Самым влиятельным британским дипломатом, служившим в британском посольстве в Москве, был Фрэнк Робертс. Его усилиями в составе министерства иностранных дел возник Русский
Дипломаты поначалу сопротивлялись ястребиной политике военных. Между собой они даже говорили о «фашистских» тенденциях в военной среде и не считали правильной тайную войну против Советского Союза, полагая ее бессмысленной. Но события развивались очень быстро, и скоро даже в дипломатических кругах никто не призывал к сотрудничеству с Советским Союзом.
Под председательством Кристофера Уорнера, главы северного департамента министерства иностранных дел, 2 апреля 1946 года открылось первое заседание Русского комитета. Министерство надеялось одержать победу в идеологической войне, продвигая идеи британской социальной демократии.
Министр иностранных дел Эрнест Бевин был в годы войны министром труда и воинской повинности. Шахтер и профсоюзный активист, он не имел опыта в области дипломатии. Считалось, что его происхождение и воспитание мешают ему чувствовать себя на равных с государственными деятелями других стран. В реальности пост министра иностранных дел всегда манил Бевина, и он жадно изучал международные дела.
Для Бевина было характерно личностное отношение к делу. Он часто повторял: «Моя внешняя политика». Он возненавидел Молотова. Убедить Молотова в чем-либо оказалось невозможным. На Вячеслава Михайловича не действовали аргументы, он просто повторял привезенные из Москвы инструкции. При этом Бевин гордился пролетарским происхождением и сравнивал свои натруженные руки с руками профессионального бюрократа Молотова, который происходил отнюдь не из рабочих.
Министр иностранных дел Эрнест Бевин, как и глава лейбористского правительства Клемент Эттли, был твердым противником тайных операций. Но в то время считалось, что с их помощью можно выиграть холодную войну. Появились тайные армии, которые снабжались по воздуху и управлялись по радио. Управление специальных операций (террор и диверсии на вражеской территории) во время войны привлекло к себе множество талантливых людей — из сферы бизнеса и мира науки. Профессиональные разведчики и военные их недолюбливали.
— Для победы они ничего не сделали, — пренебрежительно говорил один из генералов. — Только романтизировали образ антисоциального ненадежного типа, который не захотел, как положено солдату, получить удар штыком в живот или сгореть заживо в танке.
В конце 1945 года остатки управления специальных операций влили в состав разведки, которая находилась в подчинении министерства иностранных дел. Все тайные операции, включая радиопропаганду, оказались под крышей МИД, хотя это весьма далекие от чистой дипломатии занятия. 10 ноября 1945 года министерство иностранных дел получило право вето: отныне все специальные операции требовали санкции дипломатов. Спецслужбам это не понравилось, потому что дипломаты могли запретить любую операцию под предлогом, что она «политически опасна»…
Но блокада Берлина, события в Чехословакии, вообще все, что доносилось из-за железного занавеса, производило на европейское общественное мнение тягостное впечатление. И уже дипломаты соглашались — в определенных масштабах тайные операции необходимы.
После победы над Германией специальные службы стали возвращаться к предвоенному состоянию, что означало сокращение штата и финансирования. Но по-настоящему крупных сокращений в спецслужбах не произошло. Слишком хорошо в Лондоне помнили, как после Первой мировой спецслужбы почти что разогнали…