Холодная Зима
Шрифт:
Кабинет «кума» был обставлен просто и незатейливо — крашенные зеленой краской стены без единой картинки на них, железная дверь за которой скрывался санузел, стол, который, наверное, помнил еще сталинские времена, два больших железных шкафа. В углу — сделанные по заказу, крашенные серебрянкой две двухпудовые гири. И, наконец, сам кум — майор внутренней службы Петухов, сидевший за столом на железном стуле, сделанном на заказ в промзоне одной из колоний.
Нас он встретил радушно, с Калининым поздоровался за руку (от моего взгляда не укрылось, как Александр Владимирович поморщился, видимо рукопожатие
— За кем?
— Беляковский, по валюте — коротко ответил шеф
— А, этот … — протянул Петухов, взялся за телефонную трубку, по памяти набрал нужный номер — я его в чистую хату поместил. Такие же хозяйственники, как и он, сидят. В черной хате, их бы петухами сделали (в камере, где власть у уголовников их бы изнасиловали — прим автора). Не любят синие хозяйственников. Сейчас приведут. Вам тет-а-тет нужен?
О как! Какие слова оказываются, начальники оперчастей знают. Тет-а-тет…
Александр Васильевич коротко кивнул.
— Пойду, пройдусь …
С этими словами майор Петухов, накинув на плечи подобно бурке форменный китель, вышел из кабинета.
— Кто будет допрашивать?
— Попробую я — сказал Александр Владимирович — но если он упрется — тогда работай ты.
— Я же не знаю по этому делу ничего — сказал я
— Самое главное — запомни то, что он тебе скажет, с остальным потом разберемся. Кажется, ведут…
Зиновий Ефимович Беляковский, несмотря на то, что провел несколько дней в СИЗО, сломленным совсем не казался. С сидельцами я по роду деятельности встречался часто и многие, попав в СИЗО приходили в ужас и уже на второй день готовы были взять на себя все, вплоть до покушения на Ленина. Зиновий Ефимович же, судя по всему, был слеплен совсем из другого теста…
— Наручники снимать? — поинтересовался конвоир?
— Снимайте — махнул рукой Александр Владимирович
Со скрипом захлопнулась дверь. Растирая запястья, Зиновий Ефимович опустился на стул.
— Как видите, следователя Соболева я вам привел, товарищ Беляковский — официальным тоном начал Калинин — теперь очередь ваша. Что имеете сообщить следствию?
— Все что я имею сообщить, я сообщу только следователю Соболеву — твердо сказал Беляковский
Мы с шефом переглянулись. Крепок… И ведь на самом деле говорить не будет — к гадалке не ходи.
— Товарищ Беляковский — сделал последнюю попытку Калинин — дело в том, что дело веду я. Сергей Владимирович вас допрашивать не имеет права, он не может быть следователем по данному делу и вам не хуже чем мне известно, почему.
— Все что я имею сообщить, я сообщу только следователю Соболеву — повторил Зиновий Ефимович — если нет, отправляйте обратно в камеру…
Мда…
— Хорошо … — Александр Владимирович тяжело поднялся со стула, прошагал к металлической двери, стукнул по ней. Дверь сразу же открылась, конвоир ждал снаружи. Кивнув мне, Калинин вышел из кабинета. Я и Зиновий Ефимович Беляковский остались в кабинете одни. Сразу повисло тяжелое молчание…
— Ты не думай…
— Что? — переспросил я
— Ты не думай — тяжело сказал Беляковский — я к тебе не в претензии.
— Хорошо — кивнул я — прослежу не переживайте… Зиновий Ефимович
— Вот и хорошо — какой то странной улыбкой улыбнулся он — тогда мне и помирать не страшно…
— Умирать — удивился я — почему умирать?
— Потому что мне не жить — тихо и твердо проговорил Зиновий Ефимович, проговорил таким тоном, что у меня мурашки побежали по коже — не жить. Не дадут мне до суда дожить, Сережа…
— Да бросьте Зиновий Ефимович — нарочито небрежным тоном произнес я — что с вами случится. Вы в нормальной камере сидите, не с уголовниками. С чего вы так паникуете?
— Я не паникую — тем же тоном сказал Беляковский — поэтому и позвал тебя. Люди, которые меня под вас подставили, меня рано или поздно убьют. Скорее рано. Те шавки магазинные, которые на меня наговаривают — все это не просто так организовано, Сережа, понимаешь?
— Нет — сказал я, потому что действительно ничего не понимал.
— А хочешь понять? — тем же странным тоном спросил Зиновий Ефимович
— Хочу — ответил я
— Ну, тогда слушай…
— Бред… — недоверчиво протянул Калинин, когда я вкратце рассказал содержание разговора с Беляковским — ахинея полная. Он что из-за этого тебя звал?
— Мне показалось, что он это бредом не считает… — осторожно проговорил я
— Да, брось… — расхохотался шеф — это обычная залепуха (ложь — прим автора). А я то как дурак уши развесил… Он просто решил развести кого-нибудь и с этого поиметь. Тебя он выбрал, потому что ты моложе и знаешь его дочь. Вперед наука. Поехали…
Москва
26 августа 1978 года
С утра я проснулся с жуткой головной болью, ломило все тело. Заснул я только в час ночи после того, как второй раз выпил снотворного. Весь вечер я думал над рассказом Зиновия Ефимовича Беляковского. Выглядел он полным бредом и попыткой отмазаться от серьезных обвинений (а они действительно были серьезным, фальшивая валюта это тебе не шутки), можно было как и шеф посмеяться и забыть, но … что то не давало мне забыть. Именно потому что этот рассказ по уму казался бредом я и верил в него — для отмазки можно было бы придумать и что-то поправдоподобнее.
С утра для того, чтобы прийти в себя, потребовалось самое сильное средство из всех какие были — йеменский кофе. Его присылал отцу друг из Йемена — какой-то советник. Каждый месяц он с оказией посылал нам посылки из Йемена, прежде всего хороший зерновой кофе. Как я узнал от ценителей — в Йемене вообще выращивают лучший в мире кофе, правда, достать его почти невозможно. У меня же он был и в немалых количествах…
Сойдя с трамвая, я неспешно шел к зданию генеральной прокуратуры, когда сзади вдруг раздался визг тормозов. Сделав шаг в сторону я обернулся — метрах в пяти от меня стояла черная «Волга», с переднего пассажирского сидения мне махал Калинин. В недоумении я подошел к машине.