Холодное блюдо
Шрифт:
– Может, Элис здесь больше не живет, – сказал я, после чего Генри закатил глаза и зашагал к маленькой кухне.
Я сел на корточки возле коробки с амуницией и посмотрел на гильзы; на тех, что снаружи, было написано «223». Генри вернулся и пошел дальше по коридору, проверяя каждую комнату. Я продолжал внимательно осматривать коробку и вытащил маленький деревянный футляр с упаковками патронов, третья из которых была такой старой, что не имела пометок. Я на автомате потянулся к кобуре у меня за спиной. К тому времени, как я расстегнул ее и вытащил свой 45-й, Генри вернулся из коридора. Когда он увидел пистолет,
– Что?
– Что?
– Пистолет?
– Проверяю калибр патронов.
Он размял плечи.
– Господи, я чуть не обосрался.
Я улыбнулся и снял предохранитель, нажав на кнопку, отчего в другую руку выпал магазин. Я положил обойму на закрытый деревянный футляр и приложил гильзу из кольта. Окружности были одинаковыми. Арти Короткая Песня мог бы зарядить Шарпс 45–70.
– Так, будь я винтовкой в этом доме, где бы я прятался?
После этого мы одновременно ответили:
– В шкафу.
Я аккуратно положил обоймы обратно в коробку так, как было. Затем я вставил пулю обратно в магазин, перезарядил оружие и убрал его в кобуру. Я пошел за Генри по коридору в единственную спальню, завернул за угол и увидел, что он стоит, уперев руки в бедра.
– Взгляни-ка на это.
Я подошел к открытой двери шкафа и заглянул. Всем тем оружием можно было спокойно вооружить небольшой взвод. Там были FAL 308, АК-47, МАК-10 и М16, прислоненные к внутренней стене. Там был даже Армалит М-50 и коллекция Моссбергов 12-го калибра – короткоствольных и боевых дробовиков. Они казались смертоносными даже в шкафу дантиста. Там были и гражданские версии, но также автоматические и профессиональные. Я прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.
– Ничего себе.
– Да. – Генри казался расстроенным. – Вряд ли у Арти есть разрешение на хранение всех этих автоматов.
– Может, он хочет открыть магазин?
– Ага. «Пушка для всех». – Он нагнулся, чтобы рассмотреть все повнимательнее. – Это М-50?
– Судя по всему. – Я сунул голову в шкаф, чтобы посмотреть в другой угол. – Наверное, в тех ящиках лежит парочка 45 ACP, которым подойдут те обоймы в гостиной. Может, поговорим об этом в пикапе?
Генри следом за мной вышел из дома после того, как мы закрыли шкаф, и мне стало намного лучше, когда я ступил на крыльцо. Кажется, из-под ступеней послышался низкий рык, но за нашими ногами никто не погнался. Мы оперлись о переднюю решетку пикапа и начали обсуждать. День оказался чудесным, и температура быстро доросла до семи градусов. Я расстегнул куртку и положил руку на капот.
– Ну что ж, это достойная коллекция…
– Да. Похоже, отношение Арти к оружию стало au courant.
– Рад, что уроки французского в старшей школе не прошли даром, – повернулся я к нему.
– Oui, – ответил Генри, не отворачиваясь от дома.
– Что ты знаешь об Арти помимо того, что мамочка больше его не любит?
Я ждал, пока он соберется с мыслями. Не знаю, было ли дело в новой любви Арти к военному снаряжению или же в неприятном предположении, что он мог убить Коди Притчарда, но Генри сжал челюсть и сузил глаза.
– Арти – сердитый молодой человек. – Он помолчал. –
Я заранее все о нем посмотрел, поэтому не стал увиливать:
– У него два обвинения за нападение при отягчающих обстоятельствах, одно находится на рассмотрении. Занимался общественными работами за жестокое обращение с супругой в Южной Дакоте, и у него два неоплаченных штрафа за превышение скорости здесь, в Вайоминге. – Я немного подождал. – Похоже, ты принимаешь это близко к сердцу.
– Это реакция на утраченные возможности, – покачал он головой.
– Да уж, тебе точно неизвестно, каково быть сердитым молодым человеком.
Мы оба покачали головой.
– Нет.
На этот раз мне дважды пришлось толкать пикап. В первый раз он подскочил, когда Генри отпустил сцепление, и содрал всю кожу с моей правой голени. Во второй раз, когда я выпрямил руку, пытаясь сдвинуть двухтонное чудовище, оно пихнуло меня в плечо и выпустило в лицо облако дыма и чистого газа. Я забрался в кабину и закрыл дверь.
– Я ненавижу эту машину.
Мы поехали обратно в сторону «Хромого оленя» на 39-й, и я снял куртку и положил ее на сиденье между нами. А потом задумался о том, куда мы направлялись – о Лонни.
Интересно, как быстро ко мне вернется выражение Маленькой Птички.
Джим Фергюсон пришел на суд с пистолетом; обычно я от одного этого вида мог рассмеяться, но из-за происходящего ни о каком чувстве юмора не было и речи. Вик тогда еще не приехала, так что моими двумя заместителями были Джим и Ленни Роуэлл. Джим все возился со своим ремнем, а Ленни пытался вздремнуть, прислонившись к книжным шкафам с судебными индексами цитирования в бордовой кожаной обложке. Я попросил Джима поскорее разобраться с ремнем, потому что простым жителям не нравится, когда помощники шерифа дергают оружие, и пошел в туалет. Когда я пришел туда, Лонни Маленькая Птичка пытался заехать на коляске в одну из кабинок. В округе так и не поставили кабинки для инвалидов, и Лонни не помещался. Он поднял взгляд за круглыми очками и улыбнулся.
– Мгм, да, у меня проблемы, так и есть.
Я оглянулся, потому что сначала никого не заметил.
– Лонни, тебе никто не может помочь?
– Мгм… мгм, – продолжал он улыбаться. – Ты.
Он был невысокого роста, даже не считая ампутированных ног, и мне было довольно легко поднять и держать его, пока он расстегивал брюки. Я усадил его на унитаз. Улыбка так и не сходила с его лица. У него была большая голова с оттопыренными ушами. Нос был плоским и выглядел так, словно его неоднократно ломали. Поговаривали, что старик играл в профессиональный бейсбол за одну из команд Среднего Запада, но, насколько я знал, это были только слухи. Он заговорил, когда я уже начал закрывать дверь кабинки.
– Мм, шериф?
– Да, Лонни? – замер я.
– Ты знаешь, сколько мне лет, шериф?
Я прикинул, что где-то шестьдесят пять.
– Нет, Лонни, не знаю.
– Мм, пятьдесят три. Да, так и есть.
Боже.
– Лонни, да ты совсем молодой. – Последовала тишина, и я испугался, что сказал что-то не то. – Лонни?
– Мм, иногда я считаю себя слишком старым. – Снова пауза, и я застегнул ширинку и подошел к раковине, чтобы помыть руки. – Иногда мне кажется, что я живу уже слишком долго.