Холодное блюдо
Шрифт:
Я ненадолго задумался.
– Нет, никто не может себе этого позволить. Не существуют пуленепробиваемых жилетов для души, поэтому приходится носить пули в себе.
Вонни надолго замолчала.
– Наверное, ты суровый человек.
Я повернулся в ее сторону.
– Нет. Это одно из моих секретных оружий. – Она улыбнулась. – В деревне, недалеко от отеля «Калифорния», такой французский форт, где размещалась компания RVAN в северной части авиабазы Таншоннят, жила проститутка. Все было словно из «Бо Жеста». Отель состоял из стен побеленного бетона шесть метров в длину и метр в толщину, которые образовывали идеальный прямоугольник.
Я вспомнил ее, пока рассказывал эту историю, и удивился, насколько хорошо помню все детали, будто моя память была тщательно упакованным сундуком, который выдержал проверку временем.
– Ее звали Май-Ким, и я познакомился с ней за кружкой пива в деревенском баре «Привет, ковбой». Нам говорили не пить местную воду, так что я не стал… по привычке.
– Ты был ее клиентом?
– Нет, это нам тоже говорили не делать, а юным пехотинцем я еще слушался взрослых. – Вонни снова рассмеялась. – Но она была хорошенькой. У нее были крепкие зубы, это редкость в тех краях. Она была крохотной и любила говорить об Америке. Всегда хвасталась, что у нее много друзей-американцев.
– Все, у кого были деньги?
– Да, но она правда была хорошим человеком.
– Прости, я не хотела…
– Ничего, понимаю. – Я пустился рассказывать дальше, показывая, что не обиделся. – В том баре стояло старое пианино, и я один довел Вьетнам до исступления Фэтсом Уоллером и Питом Джонсоном. – Я немного помолчал. – В перерывах между клиентами она читала ежедневную газету Минобороны США, а я помогал ей с произношением и объяснял неизвестные слова. После всей этой истории с наркотиками никто из ВВС не хотел со мной разговаривать, как и вьетнамская полиция, поэтому я говорил с ней. – Я снова помолчал, вспоминая. – У нее был отличный голос, такой же хриплый, как у тебя. Как будто она только что встала с кровати, – кивнул я. – Оглядываясь назад, вероятно, так и было. – Очередной смешок.
– Она умерла?
– Да. Это было ужасно.
Я снова отвернулся к камину и слушал собачье пыхтение.
– Тело нашли в одном из заброшенных бункеров. Ее изнасиловали и задушили. Я до сих пор помню место преступления. Убийца снял несколько мешков с песком, чтобы соорудить кровать, и все выглядело обычно, пока мы не увидели ее глаза и отметины на шее. – Я уже хотел сделать глоток рома, но так и не поднес стакан к губам, а вместо этого просто понюхал напиток. – Тогда никто не разговаривал. И вот он я – на последнем форпосте последней войны, расследую убийство, до которого никому не было дела. – Я коротко выдохнул, смеясь над собой. – Моя маленькая попытка внести порядок в хаос.
Вонни ждала, но в итоге просто не могла не спросить.
– Ты раскрыл дело?
Пес громко зевнул и перевернулся на спину. Я наблюдал, как огромный хвост опустился на пол.
– Ох уж эти военные истории, даже собака заскучала.
– Кто ее убил?
Я сделал очередной глоток и начал увиливать:
– Я не буду рассказывать тебе все истории, тогда ты не пойдешь со мной на второе свидание. – Вонни пихнула меня в плечо, а я продолжил разряжать обстановку. – Она хотела жить в Теннесси. Наверное, один из клиентов убедил ее, что это самое лучшее место на земле. Добрый штат,
Я смотрел на перевернутую морду пса, но Вонни так ничего и не сказала.
– Ну что ж, теперь поговорим о тебе.
– О нет.
– О да, теперь твоя очередь.
– У меня нет таких интересных историй, как у тебя.
Я бросил на нее недоверчивый взгляд.
– Расскажи про Нью-Йорк. Разве не там ты жила все эти годы?
Вонни рассмеялась.
– У меня была галерея в верхнем Ист-Сайде, рядом с Восемьдесят Шестой улицей.
– Что ты продавала?
– Отвратительные и дорогие работы.
– Ты как будто защищаешься.
– Я художница. – Вонни помешала сахар на дне стакана. – Мы всегда защищаем отвратительные работы, потому что боимся, что сами дойдем до такого.
– Ты до сих пор делаешь скульптуры?
Она говорила в свой стакан, избегая моего взгляда, поэтому я положил руку на спинку дивана и мягко коснулся ее волос, и тогда снова зазвонил телефон. Вонни грустно мне улыбнулась, потерлась щекой о мою руку, а потом наклонилась и ответила на звонок.
Я немного послушал, потом встал и подошел к огню. Открылся один собачий глаз, и с вытянутыми ушами эта голова казалась еще больше, но пес не шевельнулся. Я наклонился, похлопал его по животу, и глаз закрылся. Думаю, я ему нравился или, по крайней мере, он мне доверял. Я сел на край камина, вытащил кочергу из подставки справа и подтолкнул поленья в центр огня. Пылающие красные угли образовали шахматную доску на горящем дереве, и маленькие искры исчезли в темноте дымохода.
В трубе продолжал завывать ветер, и я подумал о том, чтобы поехать домой. Завтра мне предстоит вернуться к началу. Первым пунктом будет место преступления; если Коди убили, то убийца стартовал именно там. Я пересмотрю все улики: перо, оружие и образец баллистики. Потом будут повторные допросы. Придется съездить и забрать Терка. Я посмотрел на пса, а он снова изучал винтовку у двери.
Прошло чуть больше двух лет, два года с момента условных приговоров всем четырем парням. Почему сейчас? Это так странно. И зачем выделять Коди Притчарда? На суде он вел себя отвратительнее всех, но зачем убивать его сейчас? Перо путало только больше, но мне надо было каким-то образом найти в нем все ответы.
Я обернулся на шайеннскую винтовку смерти. Она о чем-то говорила? И слышал ли ее пес? В этом деле винтовка должна была понимать гораздо больше меня. Хотел бы я командовать военным отрядом из древних шайеннов, которые ходили бы за мной по пятам и шептали на ухо о жизни и смерти. Помогут ли Маленькая Птичка или Стоящий Медведь найти убийцу мальчика, который изнасиловал их прапраправнучку? Не знаю почему, но я верил, что помогут. Люциан рассказывал мне о них – об их чести, милосердии и стремлении к шайеннским добродетелям.
Как-то в 49-м Люциан остановил пожилую индейскую пару, которая ехала недалеко от Дюрана и направлялась в резервацию. Он сказал, что тогда была чудесная зимняя ночь – ветер стих, и снег был похож на глазурь на ванильном торте. Полная луна светила достаточно ярко, чтобы Люциан заметил, как старый «Додж» проскочил знак «стоп», повернул направо и направился в резервацию без задних фар. Люциан развернул свой «Нэш» и поехал за «Доджем», чтобы предупредить о выключенных фарах. Он сказал, что они съехали на обочину только через три километра, хотя ехали всего около тридцати в час.