Холодные сердца
Шрифт:
Прошел час. Он боялся шевельнуться. Враг мог появиться из-за спины. Любой шорох недопустим. От покоя и тепла глаза слипались. Ванзаров тряхнул головой и принялся считать шаги городового. Это усыпляло еще больше. Тогда он стал петь про себя студенческие песни, что немного взбодрило. Когда же заметил, что поет припев в третий раз подряд, с пением пришлось завязать. Городовому легче. Шагай себе и по сторонам посматривай.
Ветер откуда-то принес запах гари. Где-то костер зажгли, не иначе. Кое-как пристроив циферблат к свету, Ванзаров обнаружил, что прошло всего-то полчаса. Как тянется время в бездействии, и прибой убаюкивает, хоть спички в глаза вставляй.
Вдалеке ударил колокол. Обрушив ночной покой, медная тревога скользнула в море. Городовой приподнялся на носках, будто хотел что-то разглядеть над верхушками сосен. Звуки колокола слышались справа, ближе к центру города, и ничего хорошего не предвещали. Хотя… Мало ли пожаров бывает в жару! Нельзя вот так, только по подозрению, оставить пляж без присмотра. Нет, нельзя.
Сбросив одеяло, Ванзаров поднялся. Городовой ничего не заметил, так был увлечен наблюдением. Надо ждать и оставаться на месте. И куда девать одеяла? Бросать нельзя, тащить неудобно. Уговаривая себя, Ванзаров не заметил, как побежал к Парковой улице. Выскочив на перекресток с Курортной, он сбавил ход. На улице было тихо. Дом Жаркова стоял целым и невредимым. В просвете между деревьями виднелся постовой, который тоже слушал колокол. Неужели зря поддался тревоге? И ведь сейчас на пляже как раз все может случиться. Бежать обратно?
Подойдя к постовому, Ванзаров пожелал доброй ночи и спросил, куда могла направиться пожарная команда.
– По всему видать, у Разлива горит, – сказал задумчиво городовой Тетюков.
– Часто у вас такой переполох?
– Какое часто, господин Ванзаров. Наша команда пожарная только шлемы драит, мужики от безделья маются. Не то что мы…
Над деревьями блеснуло зарево. Занялось сильно.
– Ишь ты, как пошел, – с некоторым уважением заметил Тетюков. – Знатно. И где же это так? – спросил он и сам же ответил: – Может, на Петербургской … А может, и на станции… Или даже на Дубковском…
– На Дубковском шоссе? – уточнил Ванзаров.
– Да вроде того, на Дубковском, вон как влево пошло.
Ванзаров убежал так быстро, что городовой даже честь отдать не успел.
Дом полыхал костром. Из окон били языки пламени. Жар был такой, что близко не подойти. Пожарная команда суетилась с брандспойтом, поливая куда придется. Собрался народ. На соседних домах сидели на крышах с ведрами, чтобы тушить залетевшие головешки. В деревянном городе для пожара пищи много. Чуть недоглядишь – полыхнет везде.
Пристав, набравшийся сил, был в гуще событий. Он потребовал, чтобы народ оттеснили. Желающих поджариться не нашлось, толпа и так жалась к другой стороне улицы. Городовые потоптались для вида, пока про них не забыли.
Ванзарова узнали и пропустили через цепь.
– Знаете, чей это дом? – спросил он у пристава, жадно взиравшего на огонь.
– Не могу помнить каждого жителя.
– Я вам помогу: Стаси Зайковского…
– И что в этом такого? У нас в сезон обязательно три-четыре крупных пожара случается. Всепритягательна сила огненного дракона. Даже зимой горит. Хотя зимой больше. Проклятые печи виноваты. И елки. Как навесят свечей, так и жди чего. Все от Англии проклятой пошло. Вас это беспокоит, Ванзаров?
– Пожар – нет. А вот его последствия – куда больше.
– Не понимаю ваших загадок. Опять меня в чем-то вините?
Больше всего Ванзарову хотелось что-нибудь сломать или согнуть в бараний рог – такая его охватила досада. Под рукой, кроме пристава, ничего не нашлось. А Недельского было жалко.
– Только себя, – ответил он. – Не учел дерзости противника. Надо было не предупреждать, а действовать. Решил, что опасность не столь велика, и вот результат.
Недельский же, в отличие от Ванзарова, был деятельным и возбужденным – то ли от стакана водки, то ли от жара огня.
– Не понимаю, о чем тут сокрушаться! – бодро вскрикнул он. – Естественный пожар. В природе вещей!
– Это не пожар, Сергей Николаевич, а хладнокровное убийство.
Пристав хотел возразить, но тут подкатил Фёкл Антонович с Асмусом в придачу. Доктор выглядел опрятным и свежим, предводитель – помятым и растрепанным.
– Ах, боже мой, что случилось? – закричал он.
– Обычное дело, – ответил пристав, отдавая честь. – Нечего волноваться. Сейчас потушат. Или само догорит. Огонь силу теряет. Только Ванзаров козни подозревает.
– Родион Георгиевич, вы подозреваете? – спросил Фёкл Антонович, на лице которого сполохи пламени зажгли румянец. – Неужели… записка?
– Огонь потухнет, сами убедитесь.
Фёкл Антонович схватился за растрепанную голову, растрепав ее совсем уж до неприличия.
– И снова пало на меня! Может, случайность?
– Вы умнейший человек, Фёкл Антонович, – сказал Ванзаров с отменной искренностью. – Подумайте, возможна ли такая случайность: днем господин Зайковский хочет сообщить нечто важное, касаемо убийства Жаркова, а ночью его дом сгорает?
– Может, Стаси там нет? – спросил Фёкл Антонович, не желая терять надежду.
– В чудеса я не верю. Одна тысячная шанса, если это вас успокоит.
Этим предводителя было не утешить. Он остался переживать в коляске.
Асмус позвал Ванзарова в сторонку.
– Вы были правы, – сказал он, позевывая и разминая плечи.
– Не сомневаюсь. В чем именно?
– На затылке Жаркова действительно вмятина, как от сильного удара.
– Орудие, которым нанесен удар, определить можете?
– Что-то тупое и тяжелое. Молоток. Гантели. Топор… Выбирайте…
Но выбрать Ванзаров не успел: он заметил, как в толпе зевак мелькнула фигура Ингамова. Был это на самом деле секретарь, или отблески огня прихотливо подшутили, определенно сказать затруднительно. Если и был, то бесследно исчез, как растворился.
Огонь выдыхался. Безветрие и прохлада ночи не позволили ему напасть на соседние дома. Он пожирал оставшуюся добычу, пока балки не рухнули. Стены еще стояли, но могли обрушиться следом. Пожарные поливали угли. Над пепелищем поднялся густой дым. Часам к пяти зеваки разошлись.