Холодные сердца
Шрифт:
– Три рубля! – повторил он. – Однако, цены посильней, чем в Ницце. И вот что интересно: пляж общедоступный, песок и вода – общественные, шезлонги и кабинки – тоже. А плату берете. Как же так? В чем тут секрет?
На такие темы Чуркин не то что болтать с посторонними, даже заикаться не посмел бы. Такие разговорчики надо пресекать сразу. Чтобы неповадно было.
– Шли бы вы, господин хороший, отсюда подобру-поздорову, – сказал он. – И не суйте нос, куда не следует. А то ведь оторвут невзначай.
Столь грозное заявление не произвело на усатого незнакомца
– Вот как? За мой нос переживаете. Это зря. Я за него спокоен. А вот ваш, господин артельщик, в непосредственной опасности…
– Да ты кто такой?! – сказал Чуркин, упирая руки в боки. Выяснять отношения на пляже при народе ему не хотелось, но и спускать нельзя.
– Чиновник для особых поручений Ванзаров, сыскная полиция. Приятно познакомиться.
Внутри Чуркина что-то оторвалось, упало в живот и свалилось до самых пяток. Он сжался, сорвал московку[9] и преданно заулыбался.
– Прощенья просим-с, ваше благородие, не признали-с, очень виноваты-с… Позвольте представиться: Чуркин-с, то есть просто Чуркин… Артельщики мы с сынишкой, вон он у меня какой славный, изволите видеть… Какую изволите-с кабинку?
– Так почему плату берете за общественное имущество?
Чуркин махнул сыну, который валялся на песке, и поставил его перед собой, загородившись как щитом.
– Так вот… Изволите видеть… Это-с, значит… Чтобы имущество… Но только для пользы дачников… Радеем о благе города-с… Таким вот образом…
– Понятно, – кивнул Ванзаров. – Крепко дружите с господином Кротких, местным головой. Но сейчас мы займемся другим. Требуется, чтобы вы напрягли свою память. Способны?
Чуркин обещал вывернуться наизнанку, а сынишка его ковырнул в ноздре.
– Инженера Жаркова знаете?
– Это того-с, что… того-с… то есть недавно….
– Того самого, – согласился Ванзаров. – Вспоминайте: часто видели его на пляже?
Артельщик послушно состроил гримасу самого глубокого размышления, на какое способен мелкий жулик, между тем не столько вспоминая, чего там вспоминать, и так все ясно, а стараясь сообразить: грозит это лично ему или пронесет? Поупражнявшись в мимике, он не нашел причины скрытничать.
– Так ведь не бывало-с господина Жаркова на пляже. В этом сезоне не припомню-с… Как есть, верно…
Сынишка смачно чихнул, словно припечатал слова отца клеймом правды.
– А господин Ингамов как часто любит принимать воздушные ванны?
– Это секретарь порховский? До сего дня не видали-с.
– Что же он сегодня тут делал?
– Известно что: взял кабинку, поехали-с купаться…
– Вот как? – сказал Ванзаров. – Давно окончил морские купания?
– Да уж час тому, не меньше…
– Катерина Ивановна, Снежная королева ваша, случайно, не брала кабинку примерно в то же время?
Вздохнув, Чуркин сознался. Он-то в чем виноват? Купаются господа, когда им вздумается. Его дело – лошади. Такого же мнения придерживался его отпрыск. Стоять в ногах отца ему наскучило, и он зевнул во всю детскую пасть.
– Чуркин, а что вас так интересует в море? Вон та одинокая лошадка?
Пришлось сознаться: господин взял кабинку и совершенно закупался. Прошли уже все сроки. Обычно ведь как: выедут, нырнут – и обратно. В заливе долго не накупаешься. А этот и вылезать не думает. Что там делать?
Господин из столицы вмиг стал колючим и строгим.
– Кто взял кабинку? Вы его знаете? Фамилия? – спрашивал он.
Чуркин встревожился такому повороту, но отступать поздно. Сознался во всем: лицо знакомое, вроде местный, но вот как зовут – не знает. Никогда на пляже не бывал.
– От него пахнет крепко и в лице что-то такое крысиное?
– Одет прилично, чисто, но совсем не для купаний, – ответил Чуркин. – Но правду говорите: слегка на крысу похож, правда, Васька?
Сынок заулыбался ртом, полным лошадиных зубов.
Артельщик готов был и дальше служить господину из сыскной, но тот повел себя странно. Скинул пиджак, оставшись в одной жилетке, сбросил на песок ботинки, показав крепкие ноги, и закатал брюки до колен.
– За мной, – приказал он и первым пошел в воду.
Чуркин был так удивлен, что пошел не раздеваясь. Васька привычно побежал вперед, но Ванзаров строго прикрикнул, требуя держаться за ним. У кабинки, где вода доходила ему до пояса, задержался и сказал, чтобы не подходили, пока не разрешит. Чуркин на всякий случай взял Ваську за шкирку.
Ванзаров запрыгнул на тележку, заглянул в открытую дверцу и высунулся обратно.
– Чуркин, бегом за приставом, – крикнул он.
Артельщик пребывал в растерянности.
– Чего-с? – пробормотал он.
– Беги в участок за полицией! Скажешь, Ванзаров требует. Бегом марш!
Окрик подействовал. Чуркин очнулся. Он догадался, что случилось что-то очень дурное, что может поставить крест на его доходах. И это беспокоило больше всего. Наподдав Ваське, артельщик пошел с трудом, с непривычки увязая в воде. Сынишка его, размахивая руками и высоко подпрыгивая, далеко опередил отца.
Пока доберется до участка, пока убедит пристава, пока сюда вернутся – полчаса, не меньше, пройдет. Ванзаров ждать не стал.
Лошадь, вконец замерзшая, подергивала тележку. Она поворотила морду, словно спрашивая: сколько еще терпеть мучения? И так уже копыта в ил утопли. Ванзаров натянул вожжи, сказав «тпру!». Дескать, изволь стоять на месте. Не до тебя, милая.
Он забрался внутрь кибитки, насколько хватило места. Люк для купаний был открыт. Крышка аккуратно прислонена к задней стенке. Крючки для одежды пустые. Господин не стал раздеваться. Он лежал прямо в костюме, перегнувшись через край люка. Вода как раз подходила к деревянному вырезу. Так, чтобы голова окунулась по самую шею. Господин лежал, вытянув руки вдоль тела. Могло показаться, что он прилег напиться или имеет привычку отдыхать лицом в морской воде. Так мирно и спокойно он выглядел. Крови или воткнутого штыка не заметно. На одежде, во всяком случае. На спине следов борьбы нет, только волосы растрепаны.