Холодные шесть тысяч
Шрифт:
Он прилетел в Санта-Барбару, снял номер в отеле и принялся следить за «Эль-Энканто». В частности, за номером 301. Отследив, куда идут провода, нашел пост прослушивания.
Номер 208 — расположенный метрах в пятидесяти от триста первого. На посту круглосуточно дежурили агенты.
И он приступил к наблюдению. Переодевался и изменял внешность. Работал день и ночь. Шесть дней и шесть ночей ждал. Но на посту все это время кто-то находился — и днем и ночью.
Его накрыло — шесть дней и шесть ночей
На седьмой день полил дождь. Агент остался на посту, хотя его смена закончилась.
Повезло. Агент отлучился — отправился в номер 63 в сопровождении «девушки по вызову».
Литтел рванулся к номеру 208, подобрал отмычку к замку, заперся изнутри и обшарил номер. Нашел расшифровки аудиозаписей. Просмотрел те, что были сделаны в середине марта, и вот что обнаружил.
15 и 16 марта. Расшифровки разговоров трех человек. Бобби, Пол Горвиц и один неизвестный. Бобби не стеснялся в выражениях и много говорил. Бобби обличал мафию.
Просмотрев журнал учета рассылок — на предмет записей от тех же дат, — Литтел обнаружил, что 20 марта копии этой расшифровки были переданы мафиози. Карлосу, Мо Д., Джону Росселли, Санто Т. и Сэму Джи.
Все случилось этим утром. Двенадцать часов назад.
Он отследил маршрут передвижений Бобби. Отправился на юг, в Сан-Диего. Позвонил в тамошнее отделение ФБР. Агент-командир повесил трубку. Тогда он позвонил в тамошнее полицейское управление и рассказал всю историю. Принявший звонок сержант крепко рассердился. Заорал и отрезал: «Ваше имя в списке». И швырнул трубку на рычаг.
Тогда он поехал прямиком на митинг. Приехал раньше намеченного времени и увидел техников, монтировавших колонки. Литтел попытался заговорить с ними и с наблюдавшими членами предвыборного штаба. И вновь получил от ворот поворот. Ушел, а потом вернулся. Но толпа поглотила его.
Литтел смотрел на Бобби и махал руками: умоляю, посмотри на меня! Бобби разглагольствовал, энергично жестикулировал. Его любви хватало на всех собравшихся. Он подпускал избирателей очень близко — как только возможно.
Литтел махал руками. Тут что-то кольнуло его — иголка, булавка или сучок. Мгновенно закружилась голова — БАЦ — и он увидел Фреда Оташа, то-о-о-ощего…
118.
(Лас-Вегас, 4 июня 1968 года)
Бесшабашная Дженис — как же ее иссушила болезнь.
В черных волосах появились седые пряди, волосы утратили прежний блеск. Морщины и болезненная худоба.
Уэйн вошел в номер. Дженис заперла дверь. Уэйн обнял ее — ощутил ребра и пустоты. Прежде упругая грудь стала дряблой.
Дженис высвободилась из его объятий. Он взял ее руки в
— Ну, учитывая обстоятельства, выглядишь очень даже.
— Я не собираюсь пудриться и румяниться. Я еще живая!
— Не надо так говорить.
— Уж позволь мне. Ты — мой первый кавалер после того, как Уорд меня покинул.
Уэйн улыбнулся:
— А ты — моя первая партнерша. Самая первая.
Дженис улыбнулась в ответ:
— Ты имеешь в виду твой первый бал в Перу, штат Индиана, или единственный раз, когда мы этим занимались?
Уэйн крепко сжал ее руки:
— У нас и не было второго шанса.
Дженис рассмеялась:
— Ты сам не искал встречи. Таким образом отстранялся от отца, знаю.
— Я жалею об этом. То есть об этом аспекте.
— Хочешь сказать, тебе понравилось, но ты сожалеешь о том, что тебя подвигло, и о том, что ты выбрал не то время?
— Я жалею, что тебе пришлось платить.
Дженис сжала его руки:
— На что ты намекаешь?
Уэйн покраснел. Черт — в его-то возрасте.
— Просто подумал: почему бы и не повторить.
— Да ну. Теперь, когда я в таком виде…
— В первый раз редко получается так, как хочешь.
Вышло все нежно. Так, как он хотел и планировал.
Тело ее тоже иссушила болезнь — острые кости, обтянутые посеревшей кожей. Горьковатый привкус дыхания. Раньше от нее пахло джином и сигаретами с ментолом — и ему это нравилось.
Они катались по кровати. Кости ее задевали ему кожу. Они долго ласкались и целовались. Ее грудь утратила былую упругость. Ему это нравилось. Прежде она была высокой.
Силы еще не покинули ее — она его отталкивала и притягивала, прижималась и хваталась. Они перекатывались; она целовала его тело, он — ее.
Вкус ее говорил о болезни. Сначала это ошеломило его, но вскоре он привык. И стал пробовать ее там. Целовать новые шрамы. Дыхание ее стало слабым и прерывистым.
Он притянул ее ближе — она откинулась назад, помогая ему войти в нее. Протянув руку, он включил лампу, стоявшую тут же, на столике. Кровать залило светом.
Луч выхватил ее лицо и запрыгал на седых волосах, отразился в глазах.
Они принялись двигаться. Прижались друг к другу и замерли, смотря друг другу в глаза. Потом снова принялись двигаться, синхронно, и кончили вместе, практически одновременно. И закрыли глаза.
Дженис включила радио. Станция KVGS — «музыка у барной стойки».
Зазвучал голос Барби. Они так и покатились от хохота, сминая простыни. Уэйн сделал потише. Под мурлычущий аккомпанемент «Бондсменов» Барби запела «Сумерки».
Дженис сказала:
— Ты ее любишь. Мне Уорд говорил.
— Я перерос это увлечение. Или она.