Холодок
Шрифт:
Но я твёрдо знал, что она уже почти закончена.
А между тем невидимые лианы продолжали своё странное дело – они откинули волосы с шеи матери, словно готовясь казнить её на невидимой гильотине, и тут… тут я увидел в том месте, где затылок переходит в шею, небольшую рубиново-чёрного цвета шишку, странную пульсирующую опухоль. Что же это такое?
И тут ко мне в голову проник вопль Антошки:
«Холодок! Не останавливайся! Только не останавливайся! Мурик знает, что делает, он спасёт твою маму!»
В этот момент мьяли метнулся быстрее молнии к неподвижно висящей в воздухе маме и осторожно
Мурик же подошёл к маме и лизнул её в шею, отчего кровь перестала течь. На последних нотах мелодии тело мамы плавно опустилось в кресло, теперь она выглядела так же, как и охранники – спящей. Я опустил невидимую дудочку, и она тут же исчезла из моей ладони – как будто и не было её. Не расстроюсь, если навсегда. Ни за что в жизни не хочу больше делать и видеть такое.
Меня тут же охватила странная слабость, ноги просто подкашивались, и Антошка, рванувшийся ко мне, сумел поддержать меня и усадить во второе кресло. Мурик встал рядом и сердито зашипел, потому что Пригов поднял голову. Мужчина окинул нечитаемым взглядом свой многострадальный кабинет, которому сейчас вполне подошло бы название: «После побоища Игоря Святославовича с половцами», поскольку он под завязку был набит лежащими телами – хорошо, что спящими, а не мёртвыми.
– Что это было? – сумел построить Пригов внятную фразу. – И почему я так странно себя чувствую?
Мы с Антошкой молчали, а моего биологического отца явно потянуло на разговоры:
– Мстислав, прости меня… Не стоило вмешиваться в вашу жизнь… Я виноват.
Тут я просто-напросто обалдел. Неужели сыгранная мной мелодия поставила Пригову на место давно съехавшие мозги? Хорошо, коли так.
Однако тут открыла глаза мама. Огляделась. Торопливо вскочила на ноги и испуганно спросила:
– Что здесь происходит? Мстислав… Славочка… Ты почему взрослый такой? Где я?
– Вероника, - окликнул её Пригов, - ты что, ничего не помнишь?
– Митя? Это ты? Ты жив? Что у тебя с лицом? Где Саша? Почему я здесь? Вчера мы отметили с Сашей десятый день рождения Славочки, потом я легла спать… А проснулась здесь… Я не понимаю… Славочка, почему ты так вырос за одну ночь?
Ничего себе! Это что же за гадость Мурик уничтожил? И, получается, что она давно к маме присосалась, раз последнее, что она помнит – это мой десятый день рождения… Что делать? Надо поговорить, объяснить…
Но ни поговорить, ни что-то объяснить я не успел – едва я попытался что-то сказать, как комната вокруг закружилась, словно кто-то посадил меня на огромную пластинку старинного проигрывателя, и я утонул в кружащемся многоцветье…
А когда я снова открыл глаза, то вновь узрел белый больничный потолок, и меня вдруг пронзила страшная мысль – а вдруг я всё ещё нахожусь в палате реанимации, куда меня привезли после аварии, в которой погиб отец? И всё, что было потом – интернат, другой мир, возвращение домой и борьба с Приговым – всё это просто бред, вызванный комой. И я по-прежнему парализован, только вот ни Антошки, ни Мурика со мной рядом нет. Это было так ужасно, что я судорожно всхлипнул… и тут же услышал знакомый голос:
– Холодок! Холодочек! Ты очнулся? Тебе плохо? Сейчас сестру позову!
– Антошка… - прошептал я. – Антошка, это ты…
– А кто же? – возмутился Антошка. – Думаешь от нас с кошаком так просто отвязаться?
– Я не кошак, - раздалось в ответ недовольное фырканье, - я мьяли.
И тут же из-под кровати вылез Мурик, явно дремавший там в кошачьем облике, поскольку из одежды на нём не было ни ниточки.
– Кошатина бесстыжая, - проворчал Антошка, - хоть халат накинь.
– А вы у меня уже всё видели, - невинно пояснил Мурик, - а в халате оборачиваться неудобно, если медсестра вдруг зайдёт.
Я хмыкнул и заявил:
– Ребята, хватит комедию ломать. Рассказывайте уже всё по порядку. Где я, что с мамой, со Светочкой? Что там с Приговым? И вообще, Мурик, я так и не понял, что ты за гадость на кусочки порвал?
– Ну, вот, - прижался ко мне мьяли, - ни обнять, ни поиграть – сразу к делу.
И полез целоваться, паразит. А когда он закончил своё чёрное, но удивительно приятное дело, моими губами завладел Антошка. И только раздавшиеся в коридоре шаги и знакомый голос матери заставили нас прерваться… несмотря на нехило так стоящую проблему. Мурик мгновенно обернулся котом и юркнул под кровать, я откинулся на подушки и закрыл глаза, причём для того, чтобы изобразить жертву родной медицины, мне даже не пришлось особо надрываться, а Антошка благовоспитанно опустил очи долу, не забыв перед этим бросить себе на колени лежащий на столике журнал. М-дя… похоже, проблема стояла не только у меня.
Дверь отворилась, и в палату вошли. Мама спросила:
– Антоша, как Славочка? Он так и не очнулся?
– Он открыл глаза, но потом опять заснул, - ответил Антошка.
– Не беспокойтесь, Вероника Юрьевна, - раздался незнакомый мужской голос, - ваш сын пережил сильное нервное потрясение, ему необходимо окрепнуть. Пусть спит.
Но тут мне стало до жути интересно, что ж всё-таки происходит, и я открыл глаза:
– Славочка! – ахнула мама. – Ты проснулся!
Я смотрел на маму с некоторым недоумением – кажется, она не играла, а действительно волновалась за меня. Да и выглядела она теперь совершенно по-другому – элегантный брючный костюм, никакой яркой косметики, никаких молодёжных штучек в одежде. Сейчас мама выглядела на свои годы, но это совсем не делало её некрасивой. Наоборот, куда более жалко она выглядела, цепляясь за ушедшую молодость рядом с молодым мужем…
Между тем мама присела на край постели и погладила меня по голове – так, как гладила маленького. Я невольно отдёрнулся… и она огорчилась:
– Славочка… я понимаю, тебе трудно поверить мне, особенно после того, что с тобой произошло, но выслушай меня, прошу тебя… Когда твои друзья мне объяснили, что со мной творилось… а Митя рассказал, как я себя вела… Господи, это было ужасно… так стыдно… так отвратительно… и если ты и вправду не захочешь иметь со мной ничего общего – я пойму. Но сначала… Может быть, ты всё-таки выслушаешь, хорошо? Это много времени не займёт, так что выслушай меня, ладно?