Хомо Аструм

Дилэни Сэмюэль Р.

— Ой, пап! Пап! Ведь это ты? Ты, пап?

Я сбросил ботинки, зашвырнул рубашку на перила веранды ближайшего дома, но оставил рабочие штаны, хотя обычно дома мы все ходим голые. Энтони крепко сжал в кулачках их ткань и не выпускал.

— Эй, малыш. В чем дело?

Когда наконец я усадил его себе на плечо, он уткнулся заплаканным, мокрым лицом в мои волосы.

— Ах, пап! Все не так, не так!

— Что не так, малыш? Расскажи папочке.

Энтони заплакал мне в ухо. Он хотел, чтобы я пошел вместе с ним к пластиковому террариуму

на берегу.

Дело в том, что малыши вставили маленькую дверцу в одну из стен и снабдили ее замком с комбинацией из двух цифр, чтобы не случилось какого несчастья. Я решил, что Энтони узнал комбинацию, подглядывая за другими детьми, а может, просто подобрал ее.

Теперь же дверца была открыта, один из юных ленивцев выбрался из террариума и отполз фута на три в нашу сторону.

— Посмотри, пап! Он сошел с ума, он укусил меня! Пап, он укусил меня! — Рыдания Энтони превратились в сопение, и он показал мне распухший, посиневший синяк на запястье, его пересекал полумесяц розовых точек. Потом Энтони пальцем указал на существо.

Ленивец дрожал всем телом. Кровавая пена выступила в уголках его губ. Он тщетно разгребал песок неуклюжими присосками, выпучив крошечные глазки. Неожиданно пушистый зверек повалился набок, задергал ногами. Дыхание с шипением вырывалось из его глотки, как из пробитого клапана.

— Ленивец не выносит такой жары, — объяснил я Энтони и помог зверьку подняться на ноги.

Он попытался укусить меня, но я вовремя отдернул руку.

— У него солнечный удар, малыш. Вот он и сошел с ума.

Неожиданно ленивец широко открыл рот, разом выдохнул весь воздух и больше не сделал ни одного вдоха.

— Теперь все будет в порядке, — тихо проговорил я.

Еще два ленивца толкались у дверцы, не решаясь вылезти на песок. Над присосками сверкали яркие черные глазки. Я затолкнул их назад кусочком ракушки и закрыл дверцу.

Энтони по-прежнему смотрел на белый меховой шар на песке.

— А теперь он перестал сходить с ума?

— Он мертв, — объяснил я малышу.

— Мертв, потому что вышел наружу, да, пап?

Я кивнул.

— А отчего он сошел с ума? — Малыш сжал кулак и размазал слезу по верхней губе.

Я решил изменить тему разговора. Мы подошли к тому, о чем говорить с маленьким ребенком мне вовсе не хотелось.

— У тебя-то все в порядке? — поинтересовался я. — Ты, малыш, сегодня дал маху. Ну, да ладно... Иди и приведи в порядок свою руку. Парни в твоем возрасте должны сами уметь это делать. — Одновременно обернувшись, мы посмотрели назад, на поселок.

Такие маленькие ранки, как у Энтони, легко инфицировались. Они уже вспухли.

— А почему ленивец сошел с ума? Почему он умер, когда оказался снаружи, а, пап?

— Он не вынес прямого солнечного света, — стал объяснять я малышу, когда мы направились в сторону джунглей. — Такие животные большую часть жизни проводят в тени. Пластиковые стенки и крышка террариума задерживают ультрафиолетовые лучи точно так

же, как листва в глубине джунглей. А свет Сигмы-прим насыщен ультрафиолетом. Кстати, именно благодаря ультрафиолету ты так замечательно выглядишь, малыш. Кажется, твоя мама говорила мне, что нервная система у этих пушистиков очень чувствительна и под воздействием ультрафиолета нервные окончания быстро разрушаются... Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Угу, — кивнул Энтони. Потом он чуть замялся. — Это ведь нехорошо, пап... — он не останавливаясь рассматривал свой укус, — если они окажутся снаружи... несколько из них?

Тут я остановился.

Солнце искрилось в волосах малыша. От окружавшей зелени (к тому времени мы уже оказались на окраине джунглей) на загорелые щечки мальчика легли зеленоватые тени.

Он усмехался едва заметно, и было в этой улыбке больше удивления, чем насмешки. Если я и злился на него, моя ярость мгновенно испарилась, сменившись нежностью. Она затопила меня словно поток пыли, и мне захотелось обнять, прижать к себе сына.

— Я не знаю, что случится, малыш.

— Почему?

И снова я не ответил.

— Плохо может стать и тем существам, которые остались внутри террариума, — сказал я ему. — Но это случится не сразу, а через какое-то время.

— Почему? — повторил малыш.

— Пошли, малыш. Держи себя в руках, и все будет в порядке.

Когда мы пришли, я вытер грязь с лица малыша, потом дал ему антибиотиков.

— Ты забавно пахнешь, пап.

Никогда не думал о том, как я пахну.

— Давай выйдем на свежий воздух, — предложил я и слишком быстро поставил свою чашечку кофе. Мне показалось, спиртное взбунтовалось в желудке. Я попытался игнорировать тошноту и огляделся. До сих пор я не видел никого из домашних, кроме Энтони. Безумие какое-то! Конечно, малыш был самостоятельным, весь в меня. Но куда делись все остальные?

Вернувшись на берег, мы зарыли мертвого зверька в песок.

Потом я показал на новые сверкающие стебли крошечных, кристаллических растений. На дне пруда, в желеобразной массе яиц, просматривались уже шевелящиеся головастики.

Оранжевые пушистые подводные грибки вытянули побеги почти на десяток дюймов, а ведь две недели назад было всего лишь несколько бурых спор на груде желтых листьев.

— Растут. — Энтони уперся носиком и кулаками в пластик. — Все растут и растут.

— Точно.

Малыш усмехнулся.

— Я тоже расту!

— Точно!

— А ты растешь? — Не дожидаясь моего ответа, малыш дважды покачал головой, сам отвечая на свой вопрос. Первый раз он покачал головой, говоря «нет», а второй раз, чтобы откинуть волосы со лба. Энтони слишком зарос. — Нет, ты не растешь. Ты не можешь стать еще больше... А почему ты не растешь?

— Я расту! — наигранно негодующе возмутился я. — Только очень медленно.

Энтони отвернулся от террариума, стал водить ногой по песку (я так делать не умею), не глядя на меня.