Homo commy, или Секретный проект
Шрифт:
– И все? – Легкое сожаление появилось на его лице. – Здесь нет той напряженности интеллектуальной жизни, которая присутствует в Москве.
– Тогда ее нет на большей части России.
– Это верно. Вот почему я принадлежу к тем, кто способен жить только в Москве. Хотя последние шесть лет регулярно живу в провинции.
Тарелка с рыбным ассорти опустилась на стол, появились овощи, запотевший графинчик с прозрачной жидкостью. Официантка принялась переливать часть этой жидкости в рюмки.
– Мне чуть-чуть, – поспешила заявить Ольга.
Григорий не дал официантке выполнить просьбу,
– Пусть будет полная. А ты выпьешь столько, сколько хочешь.
«Она симпатичная, – думал Григорий. – Надо ее еще трахнуть. И не единожды».
Водка пошла прекрасно. Осетрина весьма разумно последовала за ней. Свежий огурчик стал хорошим дополнением.
– А чего ты разошлась с мужем?
– Мне бы не хотелось об этом говорить.
– Стесняешься?
– Просто не хочу.
Солянка появилась на столе.
– Ну как, вкусно? – Григорий прямо-таки светился.
– Да. Только непривычно есть первое в такое время.
– Это в тебе стереотипы говорят. Надо их ломать. Шире смотреть на мир… Еще водочки. Самый раз под солянку.
Дождь продолжал свое нехитрое дело, когда они вышли из ресторана.
– Заедешь ко мне? – спросил Григорий.
– Не надо. Я устала. И уже поздно.
Григорий не стал упорствовать. Он знал, что получит желаемое. Пусть немного позже, но получит.
«Может посетить здешний театр? – усмехаясь, размышлял Григорий. – Вдруг удивят?»
Он любил театр. С давних пор. Каким потрясением стал для него спектакль «Синяя птица» в театре Вахтангова. Ему тогда только что исполнилось двенадцать. Удивительная пьеса Метерлинка, задорная, легкая игра артистов. Необычный мир открылся ему, влекущий, непрестанно удивляющий, не дающий расслабиться. Как он был очарован. Через месяц отправился на спектакль во второй раз. И вновь смотрел, не отрываясь. Ему хотелось стать артистом или режиссером, навсегда войти в театральную вселенную, существовать там, чувствуя себя в своей стихии. Но… Жизнь сложилась по-другому. Зато у него была уйма знакомых артистов, режиссеров. Все, что заслуживало внимание, не проходило мимо него.
«Навряд ли удивят, – решил Григорий. – Нечем удивлять».
12
Выпадение атмосферных осадков продолжалось. Откуда только природа брала такое количество жидкости? Город был мокрым, нахохлившимся. Анатолий Николаевич достал зонтик. Нельзя было попортить единственный выходной костюм. Белую рубашку он гладил в этот раз особенно тщательно. Подбирал галстук. Обещанное свидание с телевидением вызывало у него смутную тревогу.
Заседание избирательной комиссии собрало уйму народа. Царило оживление. Стояли две телекамеры, сновал человек с фотоаппаратом. Анатолий Николаевич увидел Квасова, одутловатое лицо которого было знакомо по фотографиям в газетах. Он оказался непомерно грузным. Анатолий Николаевич был старше Квасова на четыре года, но сохранил стройность фигуры, подвижность. Это было ему приятно. Даже внешне секретарь обкома проигрывал ему.
Члены комиссии заняли места за столом, публика уселась на стулья, расставленные сбоку. Первым решали вопрос по Квасову. Маленькая сушеная женщина, прилежно исполняющая
Анатолий Николаевич шел вторым пунктом. Сушеная женщина пыльным голосом известила собравшихся, что внесен установленный законом залог, все необходимые документы в порядке. Но чувствовалось, что ее это ничуть не волнует. Положительное решение комиссии было принято без всяких совещаний. Кузьмина попросили подойти к столу. Из рук председателя комиссии он получил удостоверение кандидата. На закатанном в пластик прямоугольнике бумаги была его фотография, накрытая печатью, нужный текст. Вернувшись на свое место, он долго разглядывал пропуск в новую жизнь.
Когда всё закончилось, и присутствующие вновь образовали говорливую толпу, к Анатолию Николаевичу подлетела молоденькая миниатюрная девушка, вполне симпатичная, элегантная.
– Телекомпания «Рассвет». Вы не скажете несколько слов для наших телезрителей?
Глупо было спрашивать его об этом. Разве он мог отказаться? Он ждал возможности предстать перед телекамерой.
Его отвели в сторонку. Он увидел круглое стеклянное окошко, вбирающее изображение. Окошко было направлено на него. Девушка смотрела добрыми глазами, подставляла ему шарик микрофона.
– Зачем вы идете на выборы?
Он вдруг растерялся. Казалось бы, столько раз думал об этом, говорил друзьям, знакомым. А тут – растерялся.
– Пользу хочу принести… – мямлил Анатолий Николаевич. – Трудящимся… Депутатам… депутату легче отстоять правоту… С депутатом все вынуждены считаться.
– Вы уверены, что победите?
– Да, – робко выговорил Анатолий Николаевич.
– А кто дает вам деньги на предвыборную кампанию?
Это был коварный вопрос. Что он мог сказать?
– Друзья помогут.
– У вас богатые друзья?
Его вновь пытались поймать. Он не оплошал, нашелся:
– У меня много друзей. Потому что я защищаю трудящихся.
Он вдруг почувствовал в себе готовность сказать многое. Объяснить свою позицию. Но девушка буркнула: «Спасибо» и отвернулась. Камера тоже потеряла к нему интерес.
Общение с телевидением и всё предшествующее взбудоражило Анатолия Николаевича. Покинув официальное здание, он не сразу вспомнил про дождь. Зонтик пребывал в сложенном состоянии. Анатолий Николаевич корил себя за то, что растерялся, выступил блекло. Надо было собраться, напрячь волю, показать напористость, уверенность в себе.
Он почувствовал, что волосы намокли. С опаской глянул на костюм – плечи повлажнели. Чертыхнувшись, раскрыл зонтик, поднял его, отсекая падающую влагу. И тут же услышал мелодию из кармана.
Голос Юрия Ивановича добрался до него:
– Получили удостоверение?
– Да.
– Почему не звоните? Я просил вас позвонить.
Анатолий Николаевич протяжно вздохнул.
– Я расстроился… По-моему, я не слишком хорошо выступил перед телекамерой.
– Нечего расстраиваться. На это нет времени. Быстро к директору завода. Оформляйте отпуск.